Принятие наступило в разных формах, от открытого признания безальтернативности неолиберальной политики правыми социал-демократами до выстраивания всевозможных изощренных идеологических конструкций интеллектуалами, подобными Майклу Хардту и Тони Негри[293], пытавшимся обосновать поддержку мер, проводимых правящими классами Европейского союза, ссылаясь на то, что развитие капитализма само ведет к его гибели (а следовательно, долг правильных левых состоит в содействии любым инициативам буржуазии). И дело тут не только в том, что эти авторы старательно делали вид, будто не понимали диалектики классовой борьбы, когда развитие капитализма и развитие сопротивления ему идут рука об руку, но и в том, что они сознательно не желали видеть и фундаментального различия между прогрессом и реакцией внутри самого буржуазного общества. Замещая анализ классовой структуры рассказом про общество ничем не определяемых «множеств», отказываясь от анализа конкретных экономических процессов ради повествования о вездесущности и одновременно неуловимости противоречий современного глобального порядка, они походя лишали смысла вообще всякую политическую деятельность левых, не переставая, однако, претендовать на политическую роль в системе, где нет больше никакой содержательной альтернативы, есть только дискурс — радикальный или не очень. То, как Хардт и Негри сумели заместить социологические категории литературными образами, безусловно, свидетельствует об их незаурядном таланте, но это не отменяет того факта, что они приняли (или сделали вид, будто приняли) симптомы разложения социальной структуры за саму социальную структуру.
Между тем изменения, произошедшие в буржуазном обществе за последние 10 лет XX столетия и за два десятилетия XXI века, в самом деле заслуживают серьезного анализа и не могут быть сброшены со счетов. Принципиально важно в данном случае, что из-за глобализации рынка труда разрушились привычные внутриклассовые связи и механизмы солидарности, еще недавно игравшие важнейшую роль не только для борьбы рабочих за свои права, но, как ни парадоксально, для эффективного воспроизводства и стимулирования самого же трудового режима капитализма.
Чем более интегрированным — с точки зрения корпораций — становился рынок труда на глобальном уровне, тем более неоднородным, нестабильным и дискретным оказывался он на национальном и региональном уровне. Традиционная социально-квалификационная пирамида, существовавшая в любом индустриальном обществе, предполагала, конечно, различие уровней квалификации и оплаты труда (от людей, выполнявших самые примитивные и не требующие особых знаний или навыков задачи, до рабочей аристократии, находившейся в привилегированном положении не только по отношению к своим собратьям по классу, но и к администрации предприятий). Но точно так же сохранялась и непосредственная связь между всеми этими уровнями, равно как и возможность в случае успешного развития карьеры, повышения квалификации и приобретения знаний перейти с нижних этажей этой пирамиды на средние и даже верхние. К тому же внутри предприятия поощрялось постепенное движение снизу вверх, когда трудовое прошлое (включая опыт работы на более низком уровне) превращалось в своеобразный социальный капитал, укрепляло авторитет и повышало статус работника. Перемещение людей между этажами квалификационной пирамиды, с одной стороны, помогало трудящимся солидаризироваться («верхи» рабочего класса, помня свое прошлое и устраивая карьеру своих детей, не отрывались от «низов»), а с другой стороны, укрепляло дисциплину и поддерживало культуру добросовестного труда на предприятии, создавало перспективы, которыми людей могла стимулировать администрация. Укрепляя рабочий класс, эта система способствовала и более эффективному использованию его труда со стороны капиталистов.
В условиях глобализации, когда разные фрагменты одного и того же производственного процесса могут быть разбросаны по разным регионам и странам, исчезают крупные промышленные центры, собирающие в одном месте большие массы рабочих, снижаются шансы людей выбрать себе место работы, соответствующее квалификации (ближайшая подходящая вакансия может оказаться за несколько сот километров от вашего дома, а то и вовсе на другом конце планеты). В свою очередь, в масштабах отдельных стран подрывается органическая целостность квалификационной пирамиды. Многие рабочие специальности, которые ранее открывали дорогу на более высокий уровень, становятся тупиковыми. Между работниками различных отраслей, специальностей и производств возникают непреодолимые разрывы. Андреас Реквиц называет это «структурой песочных часов»[294], когда для трудящихся, находящихся на верхних и нижних уровнях системы, почти нет промежуточного переходного пространства. Он связывает это со спецификой анализируемой им креативной экономики, но при анализе традиционного индустриального производства мы получаем сходную картину.