Долгое отступление

В свое время, анализируя в своих «Тюремных тетрадях» тоталитарные политические системы, Грамши отмечал, что они порождают ситуацию, когда «политические вопросы облекаются в культурные формы и как таковые становятся неразрешимыми»[298]. Однако, как показал опыт XXI века, те же тенденции можно наблюдать и в формально демократических обществах, живущих по правилам неолиберализма. Сталкиваясь с нарастающим кризисом, правящие классы заинтересованы переключить протестную энергию народа в сферу «культурных войн», не затрагивающих экономические основания общества и провоцирующие различные группы трудящихся на борьбу друг с другом[299].

Характерно, что в ходе культурных войн проблемы не анализируются, и тем более не решаются (они в принципе не могут и не должны быть решены на данном уровне), а называются или в лучшем случае описываются. В противном случае пришлось бы признать, что большая часть проблем, о которых идет речь, порождены совершенно иными факторами, лежащими за пределами собственно культуры или индивидуального поведения, в сфере экономических и социальных отношений, а, в свою очередь, изменение общественных отношений как минимум заставит эти темы переформулировать или сделает неактуальными.

Это, конечно, не значит, будто культурных различий и противоречий не существует. Напротив, они существуют и будут существовать. Более того, они принципиально неустранимы, хотя с течением истории неоднократно меняли и будут менять свою форму. Однако очень существенно то, что логика культурных войн направлена на превращение второстепенных личных разногласий в главные политические вопросы. Начиная с конца 1960-х годов идеология различных леворадикальных течений была направлена на максимальное расширение сферы политического, в том числе на превращение личного в политическое. Тотальному господству буржуазной нормативной культуры противопоставлялся мультикультурализм, представавший, однако, не как альтернатива пролетарской и буржуазной культур (как это было в работах Ленина и более радикальных русских авангардистов), а как сумма культурных практик, характерных для угнетенных меньшинств, по большей части этнических. Задача состояла в том, чтобы, не вступая в большую борьбу по большим вопросам, решить которые было невозможно в силу собственной слабости, дать возможность радикалам проникнуть в политику, так сказать, с заднего крыльца, вынудив основные общественные силы реагировать на дискуссии, по которым у них часто просто не было сформулированных позиций либо эти позиции, сложившиеся в рамках традиционных ценностей и обычаев, демонстрировали свою слабость в условиях современной публичной дискуссии.

Такая тактика (отчасти сознательная, отчасти стихийно сформировавшаяся из-за неудачи борьбы по другим направлениям) дала сногсшибательный успех. Но главной причиной этого успеха стало благорасположение самого правящего класса и крупных медиа, которые видели в подобном диалоге способ безопасной интеграции бывших радикалов в истеблишмент и оживления публичной сферы после потрясений 1960-х годов. Неолиберализм радостно подхватил идею расширения сферы политического, продвигавшуюся частью левых, поскольку чем более эта сфера расширялась, тем более политика размывалась и теряла свое единственное реальное содержание как борьба различных классов за власть или влияние на нее. Измельчение и дробление групп интересов, формирование их по случайному признаку, институциональное закрепление этих случайных объединений через систему хорошо организованных и стабильно финансируемых неправительственных организаций вели к соответствующему дроблению общественной дискуссии и к исчезновению (в массовом сознании) «больших нарративов» — обсуждения стратегии развития общества и разговора о фундаментальных общих ценностях, на которых эта стратегия может строиться.

Разумеется, конец «больших нарративов» вовсе не предполагал исчезновения больших общественных проблем. Но теперь они не осмысливались как таковые, а оценивались как масса частных случаев, причем сами эти частные случаи могли приобретать совершенно глобальные масштабы (как, например, совершенно реальная, но далеко не единственная даже в экологическом плане проблема выброса парниковых газов). В то же время один «большой нарратив» оставался совершенно нетронутым и становился при отсутствии любых альтернатив тотально господствующим: это была повесть о безграничных и универсальных возможностях частнособственнического рынка.