«Долина смерти». Трагедия и подвиг 2–й ударной армии

Утром 22 июня противник ворвался в коридор с северного фланга. Бойцы 59–й и 2–й ударной армий выбили немцев встречным ударом. К вечеру коридор удалось местами расширить до 800 м, захватив узкоколейку¹¹¹. Враг пытался пробиться к коридору еще и на южном фланге, но там его атаки удалось отразить. Главный удар у Южной дороги принял на себя 38–й полк 65–й дивизии. В полку насчитывалось всего 300 чел., однако через их позиции враг не прошел. В бою погиб командир полка Н. Канищев и вместо него комдив назначил начальника штаба 60–го полка старшего лейтенанта А. С. Топоркова, бывшего учителя из Мордовии. Новый командир привел в полк подкрепление — взвод автоматчиков — и поднял бойцов в контратаку. Началась рукопашная. Так повторялось неоднократно и каждый раз победа оставалась у наших бойцов. А. С. Топорков по рации обратился к комдиву за помощью людьми и боеприпасами, но полковник П. К. Кошевой просил продержаться до вечера, т. к. пройти сейчас к полку под сильнейшим огнем нет возможности. Вечером враг прорвался к траншеям полка. Бой шел у самых блиндажей. О серьезности положения свидетельствуют 38 пробоин, которые остались на знамени полка после этой схватки. Топорков снова попросил помощи и, получив опять отказ, вызвал огонь на себя. Едва красноармейцы успели укрыться, как послышался свист реактивных снарядов. Залп «эресов» уничтожил прорвавшихся немцев. Коридор продолжал действовать¹¹².

22 июня через Мясной Бор прорвался партизанский батальон Е. Ф. Туваловича (80 чел.). Партизаны разделились на группы по 10 чел. 65 партизан прорвались, 15 погибли, в том числе командир батальона. Впрочем, до партизанской базы в Малой Вишере добралось только 30 чел., остальных пришлось сразу отправить в госпиталь из–за крайнего истощения¹¹³ .

В этот день в Мясном Бору за рекой Глушицей командир 894–го артполка 327–й стрелковой дивизии вызвал к себе командира батареи старшего лейтенанта П. П. Дмитриева и начальника связи артдивизиона лейтенанта Н. Б. Ушакова. Дмитриев от истощения еле двигался, Ушаков болел туберкулезом в открытой форме. Оба в бою большой пользы принести не могли. Им предстояло выполнить особое, не менее опасное задание: вынести через коридор полковое знамя и добраться с ним до резервной батареи полка, которая оставалась за Волховом — командир хотел сохранить полк, не допустить его расформирования. Дмитриев обернул знамя вокруг тела под гимнастеркой. Ушаков и Дмитриев шли медленно, с переходами по 25–30 м, шатаясь от слабости. Рассказ Дмитриева является единственным подробным свидетельством человека, прошедшего через кошмар Мясного Бора 22 июня, в годовщину начала войны. Рассказ опубликован в 1989 г. одним из заводских издательств Воронежа в брошюре об участии воронежцев в Любанской операции. Брошюра издана малым тиражом и сама по себе является библиографической редкостью. Уникальность свидетельства Дмитриева, обилие важных деталей дают основание привести его здесь почти целиком. Тогда читатель лучше представит себе, что такое война и какие подвиги совершили воины 2–й ударной армии.

«Вот и сейчас, — рассказывал Дмитриев, — никак не могу сообразить, откуда взялись силы /…/ Я почти не мог держаться на ногах от истощения. В еще худшем состоянии был Н. Ушаков. Наверное, только чувство долга прибавляло нам обоим силы для жизни. Движение в полосе 300 метров шириной и протяженностью четыре–пять километров простреливалось огнем противника со всех сторон и было настоящим адом. Преодолевали мы этот небольшой по меркам мирной жизни участок несколько часов. Мы уже не шли, а ползли, прячась от автоматных очередей за каждый кустик, за каждую кочку. По всей этой страшной дороге и около нее стояли сожженные машины, исковерканная техника. В воронках, канавах и прямо на дороге лежали сотни убитых наших воинов. Некоторые из них еще стонали, как и мы, пытались ползти /…/

Залепленные болотной грязью, мы сами были под цвет земли. Впереди и сзади нас кто–то полз, кто–то, прячась от очередного взрыва мины, напрягая последние силы, отпрыгивал в сторону, но падал от автоматной очереди. Видимо, отдельные вражеские автоматчики прорывались прямо к дороге и расстреливали в упор пытающихся выйти из окружения воинов. Разъяренные как волки в овечьем стаде, фашисты выбирали, кого убить сейчас, а кому дать несколько шагов помучиться /…/ Мы ползли, часто прячась за трупы убитых, а иногда сами лежали рядом с ними, изображая убитых, пока не уйдет в сторону стальная коса автоматной очереди. Страха за себя не было — мы уже настолько привыкли за время боев к смерти, что сама смерть не вызывала у нас естественного человеку чувства страха перед ней. Было только сожаление, что кто–то не дожил до победы /…/Если бы не знамя, не знаю, смогли бы мы выйти или легли бы там же, на дороге, навеки.

От усталости, от крови и смерти сотен людей, от постоянного ожидания /…/, что эта очередь или этот осколок предназначен тебе, мы закаменели. В сознании работал, видимо, только один центр, который руководил чувством самосохранения /…/