Должники

Тоня почувствовала прикосновение чужих, чуть дрожащих пальцев к своей руке.

-- Эх, Антонина Романовна, что ж ты наделала, милая? Даже в страшном сне я не мог бы увидеть такую встречу, -- этот глуховатый голос что-то будил в памяти, был с чем-то связан, рождал какие-то ассоциации. Приглушенный тембр будто возникал из прошлого, заставляя вспомнить нечто очень важное. Стало трудно дышать, словно каменная глыба навалилась на грудь, заболела голова. Она непроизвольно застонала и с трудом разлепила веки.

Рядом, слегка наклонившись вперед, чтобы быть ближе, сидел Олег Антонович Боровик. Незадачливый экономист из таежной избушки, леший, спасший жизнь ей и сыну, крестный отец Ильи. Его бледное ухоженное лицо выражало, тревогу, волнение, озабоченность, страх – чувства, совсем не присущие сильному человеку, каким запомнился Боровик. Он постарел, похудел, поседел, но узнать его было легко. Те же глаза с ироничной  смешинкой ( даже цвет их не потускнел), тот же голос, та же крупная, крепко посаженая голова – странный, удивительный человек, пообещавший когда-то, что они обязательно встретятся. Изумления от этой неожиданной встречи отчего-то не возникло.

Тоня попыталась поздороваться и улыбнуться, но опять ничего не вышло.

-- Лежи, милая, лежи, -- смешно засуетился Олег Антонович, -- тебе нельзя волноваться. Все хорошо, все уже позади. Может, водички? – он вдруг стал похожим на заботливую больничную санитарку из старых советских фильмов. – Черт, что я несу?! – вернулся в нынешнюю реальность. – Тебе же, наверняка, нельзя сейчас пить. Я лучше позову врача, а сам исчезну до завтра. Хочешь, чтобы я ушел? Если – да, закрой глаза, ладно? – она продолжала смотреть не мигая. – Хорошо, я пока посижу с тобой. Только помолчим оба. Тебе напрягаться абсолютно исключено, -- как будто она собралась петь и плясать. – Одно скажу:

у тебя, девочка моя, теперь все будет хорошо. Отлично будет, даю честное слово. Веришь? Если – да, закрой глаза, -- она моргнула. – Умница! Мы с тобой еще спляшем на свадьбе моего крестника, надеюсь, он еще не женат. А сейчас, милая, я, пожалуй, пойду. Все равно через пару минут выгонят. Заодно и доктора позову, договорились? – она довольно вздохнула и сомкнула уставшие веки. – Вот и молодчина, да завтра!

Этот день стал началом медленного, но верного выздоровления. Она училась всему заново: двигаться, говорить, улыбаться, пить, есть. Училась жить. И в отличие от новорожденного человека, еще неспособного осмыслить свое рождение как дар Божий, собственное возрождение считала бесценным подарком судьбы. Ее часто навещал Боровик. Первые, самые трудные, две недели приходил ежедневно. Появлялся, точно часы: в одиннадцать утра, после обхода. После обеда исчезал, чтобы вечером заскочить ненадолго. «Ненадолго» растягивалось на пару часов. Все это время Олега Антоновича за дверью терпеливо ждала охрана: два неприметных молодца в штатском, Тоня их видела как-то мельком. Научившись связывать звуки в слова, она однажды спросила, чем занимается сейчас бывший таежный отшельник.

-- Карму свою очищаю, -- загадочно улыбнулся экс-леший.

-- Олег Антонович, шутите?

-- Нет, милая, такими вещами не шутят.

-- Но вы же работаете?

-- Конечно. Мало того, даю другим зарабатывать, -- и тут же перевел разговор.

Его волновало все, вся Тонина жизнь до того момента, как она неожиданно прыгнула на дорогу, под машину Боровика. Если б не этот прыжок, возможно, они никогда бы не встретились. Хотя Олег Антонович с этим мнением был категорически не согласен, уверяя, что судьбу не обманешь. Услышав признание Антонины, что стала певицей, он с улыбкой заметил.

-- А ведь я тогда говорил, что путь в артистки тебе не заказан, помнишь? – короткое местоимение звучало в обращении к ней тепло, доверительно, почти по-родственному.

Боровик познакомился со Степаном и Лерой, полностью подчинив их своему обаянию, стал перезваниваться с Ильей. Уладил каким-то образом дела с Олей Гуревич, заверив, что возобновление концертной деятельности совсем близко, а пока Ольге не помешало бы отдохнуть и  подлечить маму. Об этом поведала сама помощница, ввалившись в одноместную палату как-то под вечер с извинениями, охапкой цветов и фруктами.

За время пребывания в больнице Олег Антонович стал для Антонины близким человеком, пожалуй, даже больше, чем другом. Он кормил ее с ложки, без стеснения и брезгливости обтирал влажными полотенцами, пропитанными чем-то прохладным, причесывал – заботился по-отцовски. Тоня, выросшая без родителей и воспитанная тетей Розой, понятия не имела об отцовской любви, но ей почему-то казалось, что именно так опекают дочек отцы. Давно, в пятилетнем возрасте она тетю Розу спросила, почему другие ребята живут с отцами, а у нее папы нет.

-- Твой папа умер, -- сердито ответила тетка.

-- Давно?

-- Давно.

-- Почему?

-- По кочану. Не задавай глупых вопросов! – девочку тогда поразил не ответ, а интонация. Никогда еще любящая и любимая Розочка не говорила с племянницей таким чужим и холодным тоном.