Дом для меня

Бывает так, что когда рука занемеет, ты трогаешь ее и она будто не твоя. Щупаешь плоть, а она словно лишняя, и так же бывает с людьми, они касаются тебя и ты чувствуешь их словно онемевшую руку, а бывает, очень-очень редко, но бывает, что человек касается тебя и его тело словно продолжение твоего. Касаясь друг друга, вы сливаетесь, расщепляетесь на составляющие, растворяетесь, исчезаете, становясь одним целым, вот так было у Лера с Самсоном.

Они оба это чувствовали и оба боялись этого, потому что страшно было когда-нибудь потерять это, а время рядом друг с другом ускорялось до космических скоростей, они просто встречались, влипали друг в друга, потом что-то приводило их в чувство, и они возвращались в реальность, в шоке осознавая, что пролетела ночь, а для них словно час прошел, и от этого в какой-то момент стало страшно.

Лер не понимал, когда все так резко изменилось, словно на американских горках – они не спеша ехали по прямой, понятные чувства, удовольствие и комфорт, но неожиданно случился обрыв, они помчались вниз, и кажется, Самсон испугался, что разобьется, потому выскочил из вагона, но это не остановило падения, теперь, разъединившись, они все так же летели вниз на бешеной скорости.

Парадокс, ко всему прочему, заключался еще и в том, что со слов моделей, которые с ним «сотрудничали», Васильцев пользовался их обществом не более недели, с кем-то еще короче, ходил на разного рода светские мероприятия, а потом секс, причем секс не с каждой, порой просто сопровождение, но те, у кого с ним не было близости, дольше чем на три выхода не задерживались. Те две модели, с которыми удалось Леру пообщаться, говорили, что мужчина холоден и в чем-то резковат, не переносит глупых вопросов и жеманства.

Лер надеялся, что попадет в категорию «трех визитов», но как это часто бывает, где-то все рушится, а где-то наоборот все ладится. Васильцев после первой ночи позвал его через три дня, а еще через два его отвезли в ЦУМ и там передали какой-то женщине, та протащила его по нескольким магазинам, словно конфетку заворачивая его то в одну обертку, то в другую, и в процессе этого заворачивания Лер все яснее понимал, что, кажется, тремя встречами все не ограничится, что-то подсказывало ему об этом и раньше, но теперь это стало очевидно.

Лер послушно мерил все, что ему протягивали, и старался не смотреть на ценники, он попытался отказаться от этого еще в машине, но…

– Я делаю это для себя.

С этого времени Лер чувствовал себя моллюском в чужой ракушке, его вертели в руках, наслаждались им в новой оправе, а сам он был где-то глубоко внутри, маленький и съежившийся. Почему-то Васильцева зацепила Леркина замкнутость, отстраненность, и он стал все регулярнее приглашать его к себе, сокращая дни между визитами. Лер удивлялся, как так может быть, что он не тянулся к человеку, вообще старался быть как можно более незаметным и посредственным, и вопреки этому лишь сильнее привлекал.

Не сказать, чтобы интерес был прям дикий и явный, но он рос в прогрессии, тогда как, по идее, должен был падать. Лер завис в странной неопределенности, не понимая, как должен сейчас поступить, как должен себя вести. Все эти полутона в отношениях, в которых он и так-то был далеко не специалист, вводили его в ступор. Раньше во всем помогали простые и правильные принципы, но как действовать в этой ситуации?

Как действовать, когда человек, которого ты любишь, находится в состоянии агрессии на тебя и ярости, это просто ослепляло и дезориентировало. Лер ощущал себя застывшей мышью, которую лапой прижал кот, тело в жизненных сумерках стало деревянным, все чаще начала беспокоить и без того не перестающая напоминать о себе спина, а шею странно заклинивало, и бывало, по полдня он не мог нормально повернуться. Жанна бесилась и требовала сходить в больницу, тем более деньги на нормального специалиста у Лера имелись, но Лер больницы не любил.

– Я просто не понимаю… – Жанна ворчала, втирая ему в спину какую-то настойку. – Почему? Надо просто дойди до врача, ты как развалина внутри! Снаружи конфетка, а внутри развалина!

– Не пойду. – Лер лежал, уткнувшись в жаркую подушку лицом и пробовал дышать через нее, представляя, что он страус и прячется в ней от проблем.

– Но почему?!

– Потому что это не имеет значения, – пробубнил Лер в подушку.

Почему-то именно сейчас Лер понял, что даже для самого себя он не имеет значения. Лер обесценил себя давно, потому возможно он никогда и не лечился полноценно – потому что он не имеет значения. Он просто живет пока живется, а придет время – умрет.

– Какое еще значение?!

Лер не ответил.

– Идиот!