– Сеньор Эрнандо очень ревностно относится к своим цветам и не доверяет их срезку даже лучшим садовникам, – ее тонкие пальчики пробежались по крышке стола, выбив беглую дробь. Она перевернула чашку кофе и пристально посмотрела на стекающую кофейную гущу. – Хотите, я вам погадаю?
– Погадать? Ах да, на кофейной гуще, – сказал Ладынин, смутно припоминая странную забаву экзальтированных дамочек.
Стрельчатые брови Сильвии напряженно сошлись у переносицы, а голос приобрел загадочность:
– Я вижу горы и море, – мягким движением кисти она взболтала содержимое, – и женский профиль. Ваша сеньора очень красивая, и это не Русская Варя. С Барбарой я встречалась однажды, когда она приходила сюда просить денег, – на лице Сильвии отразилась досада, – но в Институте кофе нет лишних средств, мы и так с трудом держимся на плаву.
Ее улыбка из милой стала неприятной, застыв на губах липкой карамелью.
– Сеньоре Барбаре деньги нужны для беженцев, а не для себя, – едва сдерживая раздражение, сказал Ладынин.
– Безусловно, я понимаю, она заботится о несчастных, – Сильвия поправила локон на плече. – Но она забыла, что является женщиной. Когда Русская Варя появилась на пороге кабинета сеньора Эрнандо, я приняла ее за шофера грузовика. Оборванная одежда, красные руки, а ботинки, – глаза Сильвии отобразили ужас, – вы бы видели эти ботинки!
– Я видел сеньору Барбару вместе с ботинками, – холодно сказал Ладынин, поднимаясь, чтобы уйти, – и нахожу ее самой красивой женщиной на свете.
Сильвия осталась сидеть в кресле, яркая, как тропическая бабочка, и такая же однодневная. Ладынин почувствовал к ней что-то наподобие жалости. Что ей останется после увядшей красоты? Разве что пачка фотографий.
– Ваши розы, сеньор Ладынин.
Огромный букет дивных цветов едва умещался в руках сеньора Эрнандо.
Ладынин осторожно прикоснулся к длинным стеблям, еще хранящих тепло земли.
– Сколько денег я вам должен?
– Нет, нет, нет, – отталкивающим жестом сеньор Эрнандо раскрыл ладони, – для Русской Вари в Анголе должно быть все бесплатно.
Письмо от брата Варвара прочитала три раза.
Тонкая бумага оказалась способной удержать аромат Франции, состоящий из запаха свежего кофе, утренних круассанов и розовых кустов у порога родительского дома.
Боже, как упоительно пахли розы после заката, когда с Сены тянуло свежим ветром!
Сейчас она сидела на нарах в своей палатке и задыхалась от влажной духоты сезона дождей. Несмотря на раннее утро, за брезентовым пологом билась жизнь лагеря беженцев. Кричали дети, спорили женщины, и с чахоточным кашлем рокотал движок электрического генератора.
В москитную сетку билась запоздалая ночная бабочка.
«Поздравляю, дорогая Варенька, – писал Игнат, – ты стала тетей весьма увесистого мальчика с луженой глоткой и нахальными глазенками.
Машенька, слава Богу, здорова, шлет тебе приветы и поцелуи, а я, в свою очередь, перевожу на твой банковский счет десять тысяч долларов. Мама и папа уехали в Ниццу – мне, наконец, удалось уговорить их дать себе отдых. Они взяли с собой твое фото, и мама тихонько шепнула мне, что на ночь папа переставляет его с комода на свою тумбочку.
Молимся за тебя, милая, и мечтаем о встрече.
Игнатий, Мария и крошка Филипп».
Гася слезы, Варвара прижала пальцы к глазам, но все равно ощутила на губах соль. Каждый раз, получая письмо из дому, она боялась прочитать, что мама или папа ушли навсегда. Сердце саднило от мысли, что в ее отсутствие состарились родители, вырос и женился брат, родился племянник. В отрыве от мира, Африка существовала словно в другом измерении, где шкала прибора навсегда остановилась на отметке «война».
«Ты слышишь, дедушка Игнат? – сказала она шепотом в темноту. – У нас теперь есть маленький Филиппок, твой правнук. Надеюсь, он станет достойным твоей памяти. Ты только немного помоги ему, дедушка, это ведь так трудно – вырасти настоящим человеком».
Убрав письмо в конверт, Варвара попыталась представить себе голубоглазого бутуза со светлыми волосенками, но не смогла, потому что перед глазами возникала темная рожица того Филиппа, который третьего дня подорвался на мине-ловушке. Варвара несколько километров несла его на закорках до городского лазарета, а потом умоляла врача не отрезать ему ногу. Сегодня пришла весточка, что Филипп будет жить и не останется калекой.
Варвара не заметила, как заснула, неудобно поджав под себя ноги в тяжелых ботинках, и проснулась лишь от громкого крика:
– Барбара!
Голос Йонатана прорвался в палатку, на миг опередив его самого. Он загородил проход своей массивной фигурой и сделал страшные глаза.
– Барбара, к нам гости!
Многозначительная интонация Йонатана указывала на нечто экстраординарное.
Этого еще не хватало! Варвара растерла руками колени, к утру набиравшиеся отеками.
– Кто там?