Дом Гуччи. Сенсационная история убийства, безумия, гламура и жадности

– Патриция Мартинелли Реджани категорически отвергла обвинение в том, что она заказала убийство Маурицио Гуччи, – сказал Ночерино, и его слова разнеслись под сводами зала суда. – Она предложила нам свою версию фактов, сказав, что Пина Оримма сделала ей подарок и угрозами заставила ее заплатить за него. Это была ее защита. Но ее аргументация не заслуживает доверия, – мягко сказал Ночерино, прежде чем снова повысить голос. – Патриция Мартинелли Реджани была женщиной из высшего общества, чья гордость была глубоко ранена руками ее мужа. Только его смерть могла прижечь эти раны! – выкрикнул он. – И после его смерти она говорит о безмятежности, которую она наконец чувствует, она записывает слово «PARADEISOS» в своем дневнике – это многое говорит о ее сущности, – сказал Ночерино. В заключение он попросил суд приговорить всех пятерых обвиняемых к пожизненному заключению – самому суровому наказанию по итальянским законам. Патриция немедленно объявила голодовку в знак протеста.

Дочери Патриции, Алессандра и Аллегра, впервые предстали перед судом в тот день, когда ее защитники выступили со своим заключительным словом. Две девушки забились на заднюю скамейку с Сильваной, а Патриция осталась впереди между своими адвокатами.

Когда адвокат Патриции, Дедола, заговорил, зал с высокими потолками наполнился его дрожащим баритоном.

– Есть один злодей, который украл у Патриции желание увидеть мертвым ее мужа! – нараспев произнес Дедола. – Злодей, державший все в своих руках! Этот злодей в зале суда. Злодей – это Пина Оримма!

Во время перерывов в заключительной речи Дедолы Патриция подходила, чтобы обнять и поцеловать своих дочерей, которых она видела всего несколько раз с момента своего ареста на рассвете. Когда она обнимала девочек, их окружали мигающие вспышки папарацци, которые толпились в зале суда. Девочки погладили Патрицию по щекам и передали ей пакет моркови, чтобы она могла что-нибудь съесть, несмотря на голодовку. Они неловко болтали, делая вид, что игнорируют толпу зевак, которые лишали их возможности поговорить с глазу на глаз, на которую они надеялись.

Третьего ноября, в последний день судебного процесса, небо, здания и улицы отливали одним и тем же грязно-серым цветом, что не так уж необычно для миланских зим. Самек начал заседание ровно в половине десятого и объявил, что приговор будет вынесен во второй половине дня. Репортеры выбежали из зала суда, чтобы уведомить свои головные офисы. Затем Самек позволил каждому из подсудимых сделать заявление.

Патриция, одетая в черный костюм от Ив Сен-Лорана и черную куртку с капюшоном на подкладке из тонкой серебристой ткани, встала первой. Она отказалась от заявления, подготовленного ее адвокатами, предпочитая использовать собственные слова.

– Я была наивна до глупости, – сказала она. – Я оказалась вовлеченной в это дело против своей воли и категорически отрицаю, что была соучастницей.

Затем она повторила старую пословицу, которую приписала Альдо Гуччи: «Никогда не пускайте волка в свой курятник, даже дружелюбного. Рано или поздно он проголодается». Сильвана цокала языком из-за своенравия дочери и отказа читать заявление адвокатов.

Роберто и Джорджо Гуччи, каждый из которых в тот вечер наблюдал за ней в новостях по отдельности – Роберто во Флоренции, Джорджо в Риме, – были в ярости из-за того, что она упомянула имя их отца в этой грязной истории, которую сама спровоцировала.

Ближе к вечеру небо затянуло туманом, заморосил мелкий дождь. Поток журналистов и операторов потек к зданию суда, где мраморные глаза святого Амвросия мрачно смотрели на переполненный зал. Поднялся ропот, когда охранники в голубых беретах привели Патрицию и четырех ее сообвиняемых. Она устроилась на скамейке между адвокатами, ее глаза расширились, а кожа была бледной и похожей на воск. Пока журналисты и операторы боролись за место, Ночерино взял за руку Тольятти, молодого карабинера, работавшего с ним последние три года. На мгновение темная голова склонилась к светлой, и Ночерино шепнул Тольятти: «Mi raccomando[49], что бы ни случилось, держи себя в руках. Не выходи из себя». Ночерино знал, что Тольятти, который мог быть эмоциональным, потратил последние три года своей жизни на поиски зацепок в деле об убийстве Гуччи – и не хотел бурной реакции, будь то радость или отчаяние.

Все взгляды следили за помощницей Самека, пока она ходила взад и вперед между битком набитым залом суда и судейскими комнатами. Отсутствовали только Сильвана, Алессандра и Аллегра. В то утро, после последних показаний подсудимых, они отправились в Санта-Мария-делле-Грацие, церковь, которая ежегодно привлекает сотни туристов современной реставрацией «Тайной вечери». Они поставили три свечи: первую – Экспедиту, святому всепрощения, как просила их Патриция. Затем они зажгли еще две – одну за Патрицию и одну за Маурицио.