Дом Иова. Пьесы для чтения

Николсен (быстро пересев за столик Розенберга, негромко, почти шепотом): Я еще утром хотел спросить насчет этого несчастного Гонзалеса, господин Розенберг… Неужели это правда, что он обречен сидеть здесь день за днем, дожидаясь, когда, наконец, появится призрак убитого?.. Мне кажется – это немного жестоко.

Розенберг: Кто это вам сказал такую глупость?.. Он сидит здесь только сегодня, да и то лишь потому, что сегодня исполняется сороковой день нашему Дональду… Спросите вон хотя бы у нашего Брута.

Брут (меланхолично): Спросите меня, господин корреспондент – и я вам скажу, что кого боги решат наказать, того они лишают разума.

Николсен: Я тоже так думаю. (Доставая блокнот). Значит, только сегодня?

Розенберг: Только сегодня, господин корреспондент.

Николсен записывает. Одновременно с улицы раздается далекий рев корабельной сирены.

Вербицкий (подняв голову от газеты): Слышали?.. (Прислушиваясь). Между прочим, это гудит "Звезда Кастилии".

Брут: «Святой Петр».

Вербицкий: Говорю тебе, «Звезды Кастилии». Можешь даже не спорить… Она проходит мимо нас раз в две недели и как раз в субботу. То есть сегодня.

Брут: А я говорю тебе, что это «Святой Петр».

Звук сирены повторяется.

Слышал?.. Ревет, как буйвол.

Вербицкий (сердито): Ты прекрасно знаешь, что это "Звезда Кастилии", Брут, а говоришь так специально, чтобы меня позлить, чертов неудачник… Такая сирена есть только у «Звезды» и больше ни у кого. Ставлю золотой, что это она!

Брут: Да откуда у тебя золотой-то, Вербицкий?.. Побойся Бога.

Вербицкий (Розенбергу): Слушай Розенберг… Хоть ты скажи этому идиоту, кто это гудит!

Розенберг (рассматривая шахматную доску, негромко): «Добрый самаритянин».

Вербицкий: Что?!

Несколько мгновений Брут и Вербицкий с отвращением рассматривают Розенберга.

Брут: Не смешно.

Вербицкий: Типун тебе на язык, Розенберг.

Розенберг (оторвавшись от шахмат): А вы что думали?.. Конечно, это "Добрый самаритянин". Гудит, как будто простудил себе горло… Слышали?.. Один длинный, два коротких. Точь в точь, как он гудел, когда его понесло на скалы… Между прочим, об этом написано во всех отчетах.

Далеко звук сирены.

Вербицкий: Только не говори, что ты действительно веришь во всю эту чушь… (С сарказмом). «Добрый самаритянин»… Ну, конечно!.. (Николсену). Он говорит о корабле, который разбился здесь в 1888 году. Сторож напился и забыл включить маяк. Никто не спасся.

Розенберг: Кроме собаки.

Николсен: Кроме собаки?

Розенберг: Да. Кроме собаки боцмана, которой чудом удалось доплыть до берега.

Вербицкий: Чушь!

Николсен (поспешно открывая блокнот): Значит, спаслась одна только собака?

Розенберг: Да, господин корреспондент. Одна только собака… Корабль разбился о прибрежные скалы, и вся команда дружно потонула, кроме собаки боцмана… (Таинственно, понизив голос). Зато потом…

Николсен: Что?

Розенберг: Зато потом "Добрый самаритянин" время от времени стал подходить к нашему берегу и гудеть, как будто предупреждая людей об опасностях, которые ожидают их в ближайшем будущем. Он гудел перед началом Первой мировой войны, и перед началом Великой депрессии, и в августе тридцать девятого, и потом, в шестьдесят третьем, и девяносто первом и всякий раз, когда это происходило, в ответ ему с берега выла собака боцмана, словно предупреждая вместе с ним об опасности… (Вербицкому). Надеюсь, ни у кого из присутствующих не хватит смелости отрицать эти общеизвестные факты, известные даже школьникам младших классов?

Вербицкий: Черт знает что! (Прячась под развернутую газету). Не слушайте его, господин корреспондент.

Николсен: Я не слушаю… (Розенбергу). Получается, что собака боцмана тоже стала, некоторым образом, призраком?

Розенберг: Вы на удивление сообразительны, господин корреспондент… А как иначе она стала бы, по-вашему, выть через столько лет после кораблекрушения?..

Николсен подавлено молчит.

А теперь подумайте сами. Если бы никакой собаки не было, то некому было бы и выть. Верно?.. А если собака все-таки воет и притом – спустя столько лет, это значит, что она все-таки есть, а это в свою очередь доказывает, что «Добрый самаритянин» тоже не выдумка, как это хотелось бы некоторым не в меру умным скептикам!

Николсен: Но я что-то не слышу никакой собаки, господин Розенберг…