Читаем Дом Иова. Пьесы для чтения полностью

Дом Иова. Пьесы для чтения

Брут: Что делать, сынок. В каждой работе есть свои издержки. И рабочие с молочной фермы, они, конечно, не подарок, согласен. Но все равно, эта работа ничуть не хуже любой другой… В конце концов, один стоит за прилавком, другой водит машины, третий ловит рыбу, ну а кому-то надо варить кофе и наливать клиентам спиртное. Если бы дело пошло хорошо, она могла бы со временем кого-нибудь нанять, а там, смотришь, открыла бы еще одно кафе, скопила бы деньжат, да и переехала в настоящий город, не такой как наш… Но тебе, я смотрю, это не по душе?

Осип: Мы просто друзья, господин Брут.

Брут: Вот и скажи ей это… Скажи, если, у тебя язык повернется.

Из бильярдной появляется Николсен со стаканом виски в руке.

Николсен: Слышали?.. Они сражаются, как львы. Это надо видеть… (Подходя). Можно мне еще немного?

Поднявшись, Брут молча идет за стойку и наливает виски.

Спасибо. (Отойдя, садится за один из столиков и достает свой блокнот).

Небольшая пауза, в продолжение которой Брут вновь выходит из-за стойки и садится за столик, за которым сидит Осип.

Брут: Ты считаешь себя умнее всех, потому что проучился два года в Университете. Но это еще не повод бездельничать и смотреть на окружающих свысока… Вон посмотри на Вербицкого. Кажется, где он только не учился, а что проку?.. Хочешь, как он, сидеть и ждать, когда к твоей жалкой пенсии прибавят еще пару монет?

Николсен (отрываясь от блокнота, Осипу) Вы учились в Университете? И в каком же?

Осип: В нашем, столичном.

Николсен: И на каком отделении?

Осип: На кафедре теологии.

Николсен: О!..

Брут: Отец чуть не убил его, когда узнал, что он поступил на заочное отделение. Мы едва его успокоили. Да и то. Кому здесь на побережье нужны люди, которые только и умеют, что чесать языками, да листать никому не нужные книжки?

Николсен: Образование может быть совсем не такая дурная вещь, как вы, наверное, думаете, господин Брут.

Брут: Каждому свое, господин корреспондент. Одни вон читают книжки, а другие всю жизнь таскают тяжести, копают землю и даже не совсем твердо знают, какой формы земля по которой они ходят… Нет, господин Николсен. Если ты родился в семье рыбака, то, скорее всего, всю жизнь будешь вязать сети и смолить свою лодку. И тут уж ничего не поделаешь.

Николсен: Случаются и исключения.

Брут: Редко.

Николсен: На то они и исключения, господин Брут… Как сказал один сумасшедший, но великий еврей – все прекрасное редко, да вдобавок еще и трудно.

Брут: Евреи, пожалуй, скажут.

Из бильярдной доносится чьи-то победные крики.

Осип (поднявшись): Пойду, взгляну.

Николсен (пряча блокнот): Надо посмотреть.

Николсен и Осип уходят в бильярдную.

Вербицкий (отложив газету, громким шепотом): Зачем ты травишь нашего бедного мальчика?

Брут (тоже громким шепотом): А ты что же, хочешь, чтобы он женился на собственной сестре?

Вербицкий (шепотом, косясь на следователя): Чушь! Я тебе говорил об этом уже сто раз – ребенок мой!

Брут (шепотом): Розенберг говорит то же самое.

Вербицкий: Розенберг – дурак. И к тому же он импотент. Мне Мариам рассказывала, что он никуда не годится.

Брут: Мариам рассказывала это про всех.

Вербицкий: Тш-ш-ш… Все равно, ты не должен так обращаться с ним, Брут. Тем более что он, кажется, даже и не собирается жениться на твоей Терезе.

Брут: Ты плохо знаешь женщин, Вербицкий. Если бабе придет в голову тебя окрутить, то ты сам не заметишь, как затопаешь под венец под марш Мендельсона.

Вербицкий: Ты это о себе?

Из бильярдной раздается шум и крики. Резко откинув занавес, на пороге появляется рассерженный Розенберг. За ним – улыбающийся Бандерес. Вслед за Бандересом появляются Николсен и Осип.