Дом, которого нет

Самый крайний дом постройки семидесятых был выполнен из кустарного коричневого кирпича, двери и окна обрамляла белёная штукатурка. Перед домом стоял накренившийся прицеп, на скамье просушивалось тряпьё. Зоюшка вылезла из машины на ватных ногах, обшаривая глазами совершенно чужое хозяйство, опёрлась о калитку, уставилась. Лидия приблизилась к ней, мать осталась наблюдать издали.

– А дом-то ку-ку! – обречённо произнесла Зоюшка. – Нету тёткиного дома, заместо нево другой стоит. Что ж это делается…

Из двора выплыл мужичок в кепке, с недоумением заморгал, взирая на незнакомок.

– Извините, вы давно здесь живёте? – спросила Лидия.

– Да годов тридцать… А кто вам нужен?

– Никто. – Она потянула за рукав Зоюшку. – Поехали отсюда, зря мы приехали.

Все возвратились к Рено, но Дубанова прошла мимо, целенаправленно последовала по дороге, ускоряя шаг, не реагируя на оклики.

– Мам, посиди в машине, – в спешке бросила Лидия и рванула следом.

Догнать длинноногую Зоюшку оказалось непросто, она ускоряла бег, снова переходила на быстрый шаг, бежала вновь. Её маршрут вёл по накатанному колёсами песчаному спуску; в открывшемся проёме между буграми заголубела река, мимо шла череда недавно отстроенных или переделанных в современной версии давних построек. Чего она намеревается увидеть, спрашивала себя Лидия, зачем она туда несётся, как угорелая, что она там найдёт, кроме неизвестно кем возведённой новомодной дачи…

В самом конце спуска Дубанова остановилась перед пустым заросшим участком по левой стороне, находящимся на берегу лога, который вливался в просторный берег реки. Поначалу она стояла, как изваяние, с прижатыми к бёдрам стиснутыми кулаками, учащённо дышала и смотрела в дебри старой высохшей травы. Шёлковая косынка, в которую её сегодня нарядила престарелая дочь, съехала с головы, слишком большая юбка выкрутилась по кругу, задом наперёд. Зоюшка медленно выставила вперёд руки, подошла вплотную. Сначала она издала жалостный стон, отклонила бурьян в обе стороны, шагнула, издавая хруст под ногами, затем протяжно запричитала. В её колени впились колючие стебли травы, когда она на них опустилась, руки что-то перебирали, крошили – в зарослях покоились остатки жёлтого камня, бывшего когда-то частью строений.

– Нету моей избы, разобрали… – выла она. – Кров мой родный разбомбили, гады фашистские, налётчики… Не успела, не успела я… Нету больше бабки, деда… Никого нету… Все померли, а я живу в Раю, радуюсь… Почему я никого из своих не сыскала в этом Раю: ни мамку, ни папку? Никто не попал в Рай? Все грешные, а я святая? Святая я одна, да? Ну как же так…

– Зоя, Зоя… – суетилась Лидия, – пойдёмте назад. Время прошло, ничьих домов уже нет, а дед с бабкой попали в другой Рай. – Она полезла следом за ней в хрустящие дебри.

Дубанова притихла, скитаясь по территории, наклонилась, подняла предмет, отбросила его в сторону, отодвинула ногой фрагмент старого дерева, снова что-то подобрала. Замерла посреди участка, наклонившись и колупая это что-то в руках.

– Пуговка от мамкиного пиджака. – Показала она Лидии ржавую пуговицу, давно утратившую первоначальный вид. – Хороший был пиджак, столичный. Я его тоже одевала… по праздникам.

– Зоя, пойдёмте… – Жена изобретателя устройства, повинного в том, что от былой Зойкиной жизни осталась лишь разъеденная почвенной коррозией пуговица, наблюдала за ней с сожалением. Я могла бы вернуть тебя туда, где ты снова сможешь одеть тот столичный пиджак, думала она, но ты же сама отказалась, ты погналась за комфортом, за последними годами, а может месяцами, или днями, которые ты сможешь провести бок о бок с дочерью. – Зоя, пойдёмте…

Дубанова, крепко сжимая пуговицу, поддалась на уговоры и позволила себя увести. Назад они возвращались медленно в обратном порядке: первой в гору поднималась Лидия, моментами оборачиваясь, Зойка ползла за ней, оглядываясь на реку. Вскоре всё, что хотя бы немного напоминало родное село, скрылось, рядом поползли «райские» застройки – яркие заборы, белоснежные окна, подражания дизайнерским топиариям. Расстроенная до глубины души местная старожилка, корни которой в Песчаном уходили глубоко в века, Дубанова Зоюшка плелась следом молча, сожалея о вытеснении «Раем» близкое её сердцу. Здесь она была чужой, дома и участки за восемь десятков лет многократно перепродавались, а оставшейся родне не было до неё дела.

– Давайте зайдём в магазин, – предложила Лидия, чтобы немного отвлечься, – попить чего-нибудь купим, или мороженого. – Та вяло проследовала за ней в одноэтажный магазин с поблекшей вывеской, построенный вовсе не на месте былого разрушенного сельпо.