Дом, которого нет

Пусть приведёт она к последствиям ужасным,

как всё, что из идей вводили в кому.

«Но сами, Холмс… вас гробит кокаин!»

А детектив с самим познанием един.

Экран по выключенье выдаёт

моё лицо на нём.14 Сны подняты из недр, что

волнуются, тесня сознанье, под.

Есть и с приставкой "сверх" сознанье, небо.

Не странно ль, что прослойку островную

среди обеих бездн – собой зову я?

Пока малопонятные сентенции

я восклицаю (можно пролистать),

Артуру снилась смерть на побережии,

что в синем платье вышла поплясать.

Картинками подам, как сласть ребёнку.

Язык, что выше, разберёт ум тонкий.

Маяк горел по руку его правую.

Две горбоносые горы стояли слева.

От золота баркасов, к горизонту, вдаль,

шли по волнам следы. Как звёзды в небо,

рассыпаны по водам бусы ртутные

(которые на лодках фонари): горят.

Смерть танцевала; он смотрел на это.

Бессмысленно по ней лупить ножом.

Сновидец танцевал на побережье

и наблюдал за танцем. Танец – он.

Пять маленьких смертей, одна большая…

За смертью автора путь книга довершает.

(заметки на полях) На самом гребне

Сирена:

Когда нисходишь по кривой,

в воде спасенье.

В любой волне: хоть звуковой,

хоть той, что время.

Опасен нам один застой,

триумф он смерти.

Теки вперёд, пока живой.

И морю верь ты.

Мореход:

От этой жидкости невмочь мне.

Тебя я к форме приурочу.

Поверить морю – суицид.

Его взнуздать мне долг велит.

Поёшь пусть сладко, Лорелей,

моих не сгубишь кораблей.

Часть XXVII. Герой нулевого времени (начало)

#np Evanescence – Lacrimosa

А я ещё жива, назло всему.

Смешу и веселюсь, с собой едина.

И с а) разбитой, сплошь излазав тьму.

И с б) прекрасной. Лампа Алладина,

босяк, её нашедший, и сам джинн я.

Недаром из напитков люблю джин я.

Момент, где персонаж и автор слиться

готовы, называют люди смертью.

И (верь во что угодно) слава жизни!

Её мы красим (хоть в баранку верь ты,

хоть ни во что) в оттенки своих глаз.

"Модели" отработаны… сейчас.

Модель жены, когда не любишь мужа;

любовницы, той ставшей с безысходности,

лишь бы постылое покинуть ей супружество;

любовницы, влечением наполненной

(с женою в отношениях хороших);

свободной, с другом делящей и ложе,

и голову, его ж – деля с подругой;

свободной, с другом не вступающей в сношения

(хотя могла бы) с тем, что обоюдно

меж "ей и им" звенящее влечение;

подруги гея, чисто платонической;

подруги гея, от Платона отступив чуть-чуть;

прекрасной незнакомки, к коей жажда

не воплотилась в жизнь (хвала Аллаху);

прекрасной незнакомки, что сбежала,

едва зажечь успев (и бегством трахнув);

сдыхающей без божества (сквозь плоть) чертовки…

Модель проверить – как сменить кроссовки.

На конференциях и в университетах

сидела, видя: «Этим есть кому заняться», – и

в себе так радовалась уж от факта света

наук, искусств, пока что не погасшего!

Всё мельче люди, да, но вместе с тем и шире.

На парадоксах мир стоит, и мы контрастны в мире.

Работ сменила минимум с полдюжины;

болела, выздоравливала; каялась,

грешила; алкала не мужа, но жены,

а, получив, не добралась до рая с ней;

Гомункулом в стекло лупила, дико жить стремясь,

с Мефисто под руку физиономией макалась в грязь;

орала Фаусту: «Не будет остановки!

Заслужишь счастья, горе целью лишь избрав!»

Перебрала "какие только не" уловки,

вплоть до ночей, где ведьмы и Банцхаф;

как пилигримы, шла пешком в священный город,

чтобы понять: «Он – в том уж есть, кто сердцем молод».

Впадают в детство люди под конец.

Смеются и играют, первозданны.

Ум "где-то под" остался, но венец

терновый, продырявив в коже раны,

становится короной золотой,

когда, погибнув, время, сор, видишь – рекой.

Везде была моя принцесса Время.

Людей смотрела, будто в людопарке

(когда глаза твои – с нуля снаружи, всем им

ты, внутренним, пугающа, как Парки).

Экстерном проходя мильоны судеб,

своей, одной, сама лишённой будешь.

Трёхчастная: и в небе, где светло,

и на морских глубинах, полных мрака,

и на земле, приняв за данность плоть,

летела и плыла, да и бежала,

как элемент мозаик этих трёх.

Зная: рассвет окончит Регнарёк.

Ужасный кризис экзистенции: представить

конечность Бога, даже в него веря.

Художнику грозят эти рыданья

(или тому, кто все собрал модели).

Живая девушка ответила на это:

«Хоть и творец, всего лишь человек ты».

Такой вот тоненький нюанс. Антропоморфны

в сознаньи нашем чудища и боги.

Даёт безумье, как у Ницше, оборот тот.

Безмерно уважаю я его, что

пошёл так далеко, как не решился

никто. Ценой своей телесной жизни.

Но я живу поздней. И дальше еду.

Сама: в религии размах такой не втиснуть.

Пускай погибну, если всё же рухнет небо.

Меж крайностями сколько лет уж висну.

Башкой я относительной пыталась

взять абсолют и, ясно, разбивалась.

Теперь представим: мозг активен постоянно.

От градусных напитков – чуть слабеет.

Но "наименьший вред" и так он в состояньи

избрать, развивши тему всех последствий.

Даже, не помня, что чудила, по рассказу

другого, понимала: включен разум

при выключенной памяти (про юность

свою рассказываю… девочка-старуха).

Как Бродский, улыбнусь, да и отплюнусь.

Я вот про что: проблемы с расслабухой.

Но, когда шар в груди, и глаз на глаз, я как-то

не думать вовсе, чудо из чудес, смогла там.