Читаем Дом между небом и землёй полностью

— …Я понимаю. Но вдруг?.. Ведь эти вещи, наверное, каждый помнит. Ведь это не мысли — это, хотя бы как-то, но и ощущения тоже. Вы можете почувствовать, если только постараетесь. Хотя бы почувствовать, если уж не вспомнить. Ведь… смотрите — я тоже иногда забывала, если честно. Мне так казалось, что я почти и забыла свою мать. Мне, вроде, казалось что я и хочу её забыть, раз уж… раз она забыла меня. — Аля задрожала и закрыла глаза. — Бывает так, что и те, кто любят — потом отвернутся. Так бывает… Так случается. Конечно… это самое страшное из всего, что может быть в отношениях — когда не так, что просто не любил, но любил, а потом… Но ни…че…го. Суть в том, что я так поняла позже — не стоит забывать. Тебе не стоит забывать что-то, что кажется, относится к другому. Ведь если оно в тебе, то оно относится и к тебе. Хоть чем-то. В конце концов, ведь если ты в магазине даёшь продавцу деньги, а он отказывается тебе продавать то, что ты хотел в замен на них, то ты ведь не станешь с досады выбрасывать и деньги в мусорку?.. Они пригодятся ещё где-нибудь. Хотя бы для того, чтобы отдать их кому-нибудь, кто нуждается — просто так взять и отдать. Не в замен ни на что. Раз уж так… Даже если никто и совсем не захочет брать… Так можно просто оставить на улице. На земле. И может быть кто-то хотя бы просто возьмёт их, подберет — не зная, что они от тебя. Но не закладывать в самый тёмный уголок — это уж точно!.. Так и любовь. Вы ведь не можете отбирать ту свою любовь, которая в Вас, должно быть, была, и у себя самого, и у всех других?.. Ведь если Вы даже любили кого-то конкретного — то это… это не так, что любовь только и будет, вот эта мощная сила и свет, всегда указывать только лишь на этого одного человека, как… как стрелка, которую я приклеила намертво к Вашему компасу. Она всегда может вращаться в разные стороны… Вы попробуйте… Вы просто попробуйте. Давайте!.. Попробуйте вспомнить всё то, что с Вами было — хотя бы только в ощущениях. Ну?.. Должно быть Вы тоже любили. Должно быть — Вас тоже бросили?.. Да?

Я почувствовал, как острые загнутые края сминаемой двери, опять впиваются мне в плечи… И мне стало страшно. Мне стало вдруг невероятно досадно, что вот, я страдаю здесь в этой сминающейся двери, а она, Аля — стоит и смотрит у двери со своей гирляндой… И смотрит так… Вникая и… Я выскочил из двери и чуть ни замахнулся на неё.

— С че…го Вы взяли, что Вы знаете всё обо всех?.. — сказал я мертвенным тоном. И сам себе почему-то напомнил свою Таню со стаканом в моей детской кроватке… Совсем как в этом сне… — С че…го? С того что Вы так жале…ете саму себя, что Вам так кажется — все должны чувствовать то же самое?.. Что и Вы? Тогда, Вы считаете наверное, все смогут Вас понять, так?.. Это просто удобно так думать! Вы знаете, я хотя бы ради этого, и не буду Вам говорить, что у меня на самом деле внутри — так, чтобы Вам было удобнее. Вы, конечно, простите, но я бы Вам, лично, совсем никогда бы не стал говорить о себе и показывать… Впускать Вас к себе я бы не стал! Уж Вам — ни за что. Вы ненадежный человек. Вы слишком смело говорите обо всём, что стоит скрыть — о том, что слишком личное… Я возможно, слишком вспыльчив, Вы простите, но… Да, это слишком… Простите. Но… Ну…

Я замолчал. И ощутил себя в пустоте. Я оглянулся на Алю. Она немного угнувшись смотрела прямо перед собой, на тарелку с яичницей. Такое было странное, спокойное у неё выражение, что… мне так подумалось, что должно быть, её тоже сжимает дверь. И ещё, что она закидывает что-то новое далеко, далеко в картонном ящике. Мне стало страшно. Немного страшно… даже так, как будто теперь я вместо неё стою на пороге и смотрю. Как она пролазит в дверь. Это показалось мне слишком страшным. Слишком спокойным и страшным.

— Вы… Вы простите ещё раз… Вы не подумайте, что… Вы не обижаетесь?.. — Аля, всё глядя в одну и ту же точку, медленно повертела головой отрицательно. — Я просто… Сегодня была страшная ночь… Мне много чего снилось и… И это наверное от нервов. Да, это нервы. Простите.

— Нет, нет. Вы не думайте, что я обижаюсь… Вы не думайте. Ведь Вы всё правильно сказали. Меня, и правда, не с надо впускать к другим… Мне слишком во многом нужно ещё у себя разобраться. Я так и сама… тоже думаю. Да и… Мне только дай волю, так я по чужим домам только бегать и стану… А про свой позабуду. Хотя… Это я здесь откровенна. А так… Вот когда я бываю в городе, так из меня там и слова не вытащишь. А где-нибудь в гостях у знакомых — да так и вовсе. Это я здесь про себя столько рассказываю… Но… Будь наша с Вами встреча где-то в другом месте, так я бы засмущалась просто, и ничего бы Вам рассказывать не стала. Вы просто сами пришли и я… Мне так подумалось, что значит — Вы хотите знать… Ну, да… Я сама виновата. Не надо было включать ночник. Зачем он, когда и так очень много света?.. Это до добра не доводит…

— Да я и хочу, правильно… Как раз, вот… Как раз и хотел спросить — что-то там Вы хотели ещё мне показать, кажется?.. Из своих комнат? Да?..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Царь-девица
Царь-девица

Всеволод Соловьев (1849–1903), сын известного русского историка С.М. Соловьева и старший брат поэта и философа Владимира Соловьева, — автор ряда замечательных исторических романов, в которых описываются события XVII–XIX веков.В данной книге представлен роман «Царь-девица», посвященный трагическим событиям, происходившим в Москве в период восшествия на престол Петра I: смуты, стрелецкие бунты, борьба за власть между членами царской семьи и их родственниками. Конец XVII века вновь потряс Россию: совершился раскол. Страшная борьба развернулась между приверженцами Никона и Аввакума. В центре повествования — царевна Софья, сестра Петра Великого, которая сыграла видную роль в борьбе за русский престол в конце XVII века.О многих интересных фактах из жизни царевны увлекательно повествует роман «Царь-девица».

Всеволод Сергеевич Соловьев , Марина Ивановна Цветаева , Марина Цветаева

Приключения / Сказки народов мира / Поэзия / Проза / Историческая проза
На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Классическая проза / Русская классическая проза / Сказки народов мира / Проза