Читаем Дом между небом и землёй полностью

Я шёл и почему-то у меня всё равно была внутри какая-то оскомина. Странно. Мне почему-то стало досадно и я стал, сначала усиленно наматывать шарф себе на шею, чтобы стало теплее… Но всё было холодно. Потом взял фотоаппарат и хотел всё стереть, что снял на пленку… Но фотоаппарат даже не включился. Видимо от холода. В кармане куртки что-то постоянно било об ногу… Да, куртка у меня теперь тоже была. Не знаю, откуда она у меня взялась?.. Я достал "что-то". Это был картонный компас. Странно, но стрелка на нём опять крутилась. Причём крутилась она по кругу и в бешеном темпе… Потом наконец выровнялась и поднялась вверх. Ровно вверх. Я посмотрел туда, наверх. Там, я едва успел заметить, как метнулось что-то в сторону и свет фонаря исчез. А между облаков пробились несколько солнечных лучей. Мне показалось это очень красиво и я почему-то улыбнулся. Стоял, смотрел и думал. Не знаю о чём, но вроде бы думал.

Меня окликнул снизу какой-то голос. Я опустил голову.

— Женя!.. Женечка, сто лет тебя не видели!.. Ты как?.. — маленькая пожилая женщина радостно мне улыбалась, а неподалёку стоял с сумками из магазина, видимо её муж, и, тоже улыбаясь, мне кивал. — Как живёшь-то теперь? Всё у тебя хорошо?..

Я всё никак не мог вспомнить, кто это. Ведь эти люди явно меня знали. А значит — это только я забыл.

— Ни… ничего… — кивнул я растерянно. — Живём.

— Ну и славно… А то — всякое ведь бывает на свете!.. Ведь… Ох, это когда же я тебя-то последний раз видела? Это… Лёш?.. Мы когда Женю женили-то, а?.. Ты не помнишь?

— Ка…жется… Года три будет. — простым полу деревенским говором заметил этот Лёша.

— А, да!.. Да, да. Это же через полтора года после того как, Жень, твою маму мы похоронили, Царствие ей Небесное… Да, да. Точно тогда, да. Ох, ка-кой ты счастливый тогда был, касатик!.. Ой, прям красота… Прям, так и сиял весь!.. Ну… Ну жалко, конечно, что Вы разошлись. Очень жаль… Я прям, с тех пор, как услышала, что она… Ну и… И думаю — где ты, что ты?.. Так рада увидеть!.. Давно так не виделись… надо же!..

— А… А Вы?..

— Тётя Аня я!.. Что ж, не признал?.. А-ааха-ха!.. А я-то и смотрю — что он стоит как не свой? Ну, что? Не помнишь? Мы же с твоей мамой дружили. А я тебе часто ещё математику объясняла, пока мама на работе была… Ну?.. Вспомнил? Ну, конечно, ведь трудно узнать — время-то течёт… Ох!.. Все мы не молодеем… И я тебя тоже не сразу узнала. Ещё иду, смотрю — думаю кто это?.. Да, Лёша? Вот я Лёше и говорю — что-то… кто-то вроде бы знакомый, а кто — не пойму!.. Вот и свиделись, да… А ты молодец, что пришёл, старый дом навещаешь. Это хорошо… хорошо. Мы тоже весной, вот, с Лёшей ездили ко мне — в Воронеж. Ведь у меня там избушка, в которой родилась… Ох!.. Ну сейчас уже всё там изменилось, конечно… — и бабушка всхлипнула и поднесла к носу узорчатый носовой платок. — Но… Так уж оно — всё меняется!.. И мы всё меняемся. А своё место оно, всё равно, в памяти всё таким же остаётся, да Женя?.. Так ведь?

Мне почему-то стало очень жаль эту женщину и даже себя. И мне захотелось немножко вспомнить. Я ей кивнул. И посмотрел на то здание, что женщина назвала моим старым домом. Я мало ещё, что вспомнил, но у меня по щеке что-то покатилось…

— Да… Жалко конечно, что ты с этой Танькой связался. А я сразу тебе говорила, что кроме квартиры твоей ей больше ничего и не нужно!.. Вот… была бы тогда твоя мама жива — она бы тебе, наверное то же, сказала бы… Но, что же тебе объяснишь, если ты носишься, счастливый такой, без памяти вокруг нее?.. Ох, окрутила она тебя, Женька… А говорила я тебе!.. Ну, да ладно… Всем своё горе в жизни. И всем свои ошибки. Уж всех не убережёшь… Да-аа… — и женщина, тётя Аня, тоже стала смотреть на мой дом и разглядывать его. Мне всё больше хотелось вспомнить хотя бы ради неё. Очень. — А ты, как, себе квартиру хорошую нашёл? — спросила она. Я кивнул неуверенно. После дома Али мне уже не казалась совсем удобной моя квартирка. — Снимаешь?.. — я кивнул, — Ну и хорошо… Хоть крыша над головой есть и уже хорошо… хорошо.

Мы чуть-чуть помолчали. А я заметил, что постоянно смотрю, почему-то, всего на одно окно — этаже на четвертом многоквартирного дома и всё никак не могу оторваться. Наверное от того, что на нем были наклеены Новогодние наклейки — снеговички и снежинки. Поэтому, видимо, оно привлекало внимание.

— А Сашка, малыш, что сейчас в вашей квартире живёт, так он совсем как ты в детстве — круглый год свои наклейки с окна не снимает!.. — засмеялась женщина, кивнув на то окно со снежинками, — Уж я ему говорю: "Всё-оо, Новый год-то прошёл уже, Сашка! Уже лето ведь!.. Ты снимай!", а он говорит: " Нет, не хочу.", представляешь!.. — и женщина ещё больше по доброму рассмеялась. — Ах, вот, кстати и он! Сашка!.. Саш-ка, иди сюда!..

Мальчуган лет пяти с носом пуговкой и светлыми волосами подбежал к тёте Ане и недоверчиво уставился на меня.

— Вот, Саш, познакомься!.. Это дядя Женя — он раньше, когда был как ты, таким же маленьким, жил здесь, где ты теперь живёшь с мамой!.. Людочка, здравствуй!..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Царь-девица
Царь-девица

Всеволод Соловьев (1849–1903), сын известного русского историка С.М. Соловьева и старший брат поэта и философа Владимира Соловьева, — автор ряда замечательных исторических романов, в которых описываются события XVII–XIX веков.В данной книге представлен роман «Царь-девица», посвященный трагическим событиям, происходившим в Москве в период восшествия на престол Петра I: смуты, стрелецкие бунты, борьба за власть между членами царской семьи и их родственниками. Конец XVII века вновь потряс Россию: совершился раскол. Страшная борьба развернулась между приверженцами Никона и Аввакума. В центре повествования — царевна Софья, сестра Петра Великого, которая сыграла видную роль в борьбе за русский престол в конце XVII века.О многих интересных фактах из жизни царевны увлекательно повествует роман «Царь-девица».

Всеволод Сергеевич Соловьев , Марина Ивановна Цветаева , Марина Цветаева

Приключения / Сказки народов мира / Поэзия / Проза / Историческая проза
На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Классическая проза / Русская классическая проза / Сказки народов мира / Проза