Дом на мысе Полумесяц. Книга первая. Братья и сестры

С лицом, осунувшимся, как бледная маска горя, капитан сел заполнять отчет о гибели подчиненной. Задумался над графой «причина смерти» и написал: «действия противника».

Ни к чему родным медсестры Каугилл знать подробности того, что с ней случилось; мало им горя.

Глава двадцать пятая

Лишь после возвращения во Францию Сонни осознал, что бессмысленные зверства войны и суровая реальность жизни на линии фронта стали для него почти привычными. Таким был его новый распорядок: неприятный, но воспринимавшийся почти как норма. Его любовь к Рэйчел и дни, проведенные в мирной суссекской деревушке, усиливали контраст и подчеркивали гротескную неестественность окопного существования.

Эта болезненная реальность, от которой не было спасения ни днем, ни ночью, оглушительная какофония артиллерийского огня, порой слышного даже в Лондоне, напоминала бурю, в эпицентре которой он, Сонни, оказался заперт, как в ловушке. Молния могла ударить в любое место: лишь от случая и мастерства артиллеристов зависело, попадет ли она в цель. Выживание его зависело от щепотки пороха, добавленной в снаряд на фабрике вооружений, от легкой кривизны цельнометаллической оболочки. Взрывы крупных артиллерийских снарядов и кассетных бомб оказывались столь разрушительными, что очутившиеся в радиусе их действия люди обращались в пыль. Сколько могил по окончании конфликта стояли пустыми — нечего было хоронить.

Солдат подстерегали и более коварные угрозы. Постоянная сырость и холод оборачивались «траншейной стопой» и обморожениями; начиналась гангрена стоп и голеней, что обычно приводило к ампутации ноги. Без ампутации больной умирал. «Траншейная стопа» была главной опасностью в зимние месяцы; летом солдат осаждали крысы и вши. Гигантские колонии крыс поселялись в окопах, пируя на гниющих трупах, которые некуда было деть. Вши появлялись из-за антисанитарии и невозможности поддерживать даже примитивную гигиену. Они приносили заразу; самой страшной был тиф, хотя симптомы дизентерии тоже доставляли солдатам немало бед.

Выжив под артиллерийским огнем и не поддавшись болезни, солдат легко становился жертвой других убийц. Одним из них был иприт — «горчичный газ». Другими — контузия и суицид от депрессии и страха. Эти убийцы на Западном фронте действовали незаметно, и истинное число их жертв так впоследствии и не сосчитали. Контузия и ее последствия провоцировали в людях странное поведение. Солдаты намеренно калечили себя, чтобы их отправили домой; самопал, так это называлось. Солдат выбирал место, где ранение не оказалось бы смертельным, но тем не менее наносило серьезную травму. Некоторые высовывали руки из окопов, надеясь, что вражеский снайпер сделает за них всю грязную работу. Контуженые нередко бродили по ничьей земле под градом пуль противника с совершенно спокойным и безразличным видом. Случались психические срывы — солдаты просто не могли больше выносить ад окопных боев; солдат не умирал, но становился непригодным к службе и нормальной жизни. Кто-то терял память и речь, кто-то переставал контролировать движения конечностей или эмоции или заражался парализующим страхом. Услышав звук падения металлического предмета на каменную плитку — например, кухонного ножа, — солдат в панике бросался на пол, ища укрытия от артиллерийского огня. Эти приступы не прекращались и с окончанием войны, а некоторых преследовали до конца жизни.

Люди начали терять надежду — основу основ человеческого существования. Это было видно по их глазам, лишившимся всякого выражения и чувства, как у их товарищей, лежавших мертвыми на ничьей земле. С уходом надежды пришло безразличие. Поначалу солдаты стали забывать о простых вещах — поесть, помыться, одеться. Затем — а это было уже опаснее — стали забывать о страхе. В этот момент они начинали представлять опасность для себя и окружающих. В конце концов солдат становился безразличным ко всему. Это предвещало скорый конец.

Отряду Сонни приказали вернуться на линию фронта и присоединиться к объединенному подразделению британских и австралийских войск, которых отправили назад в окопы, к Амьену и Сомме.

* * *

На Рождество семнадцатого года горе пришло в дом на мысе Полумесяц. Альберт и Ханна страшились любых известий из Франции, зная, что те наверняка будут связаны с Сонни. Поэтому письмо с сообщением о гибели Ады стало для них великим потрясением. К счастью, о подробностях смерти дочери в письме умалчивалось.

Что удивительно, смерть Ады сгладила противоречия в семье. Конни и Майкл приехали из Брэдфорда поддержать Альберта и Ханну в надежде, что смогут облегчить груз скорби. Хотя поначалу атмосфера была натянутой и неловкой, к моменту возвращения Хэйгов в Западный райдинг слезы по Аде растворили большинство прежних обид.