Дом на солнечной улице

Мама́н показала на фото и спросила приглушенным голосом:

– Члены ее семьи в Революционной страже?

Я не знала.

Ширин вернулась с двумя фарфоровыми чашками и полной кубиков сахара мисочкой на подносе. Я кинула на нее взгляд, когда она склонилась, протягивая нам поднос. Яркая голубизна роз на ее платье сочеталась с овальными серьгами с цирконием. Талия на платье была туго затянута, а подол пышной юбки касался голой кожи над лодыжками.

– Спасибо, что привезли Можи. Я уверена, что это поможет ей завершить пьесу. – Она поставила пустой чайный поднос на деревянный кофейный столик и села перед мама́н.

– Не за что, госпожа Ширин. Я надеюсь, с пьесой все пройдет гладко.

– Надеюсь. Девочки полны энтузиазма. Они не могут дождаться дня, когда мы начнем репетировать.

Мама́н допила чай и поставила пустую чашку на блюдце на столике. Она начала теребить края шелкового платка, который положила на колени.

– Надеюсь, мы не побеспокоили вашу семью так рано утром.

– Ох, совсем нет, – сказала Ширин. – Дома, кроме меня, никого нет. Мама ездит на Бехешт-е Захра каждую пятницу. Она хочет поговорить со своими мучеником-мужем и сыном.

– Мне ужасно жаль, госпожа Ширин, – сказала мама́н глухим голосом.

– Спасибо. – Она кинула взгляд на фото своего отца и сказала: – Он погиб два года назад в Курдистане. Брата обезглавили месяц спустя, тоже в Курдистане. – Она закусила губу, сжимая руками голубые розы на своем платье.

– Как ужасно! – сказала мама́н. Ее приоткрытый рот и взгляд, застывший на фото, показывали ее крайнее удивление. – Мне так ужасно жаль слышать это. Это, должно быть, очень тяжело для вас и вашей матери.

Уголок губ Ширин поднялся в горькой улыбке. Она повернула глаза к окну и посмотрела на облетевшие платаны снаружи.

– Мама очень по ним скучает. Она проводит с ними каждую пятницу. Так она справляется с их отсутствием.

– Так тяжело, так грустно. – Мама́н покачала головой.

Я никогда не слышала, чтобы Ширин говорила о своей семье, и была шокирована, узнав, что она потеряла отца и брата. Она никогда не упоминала об их мученичестве. За прошедшие два года на каждой из проведенных нами церемоний по поводу войны между Ираном и Ираком она хранила молчание, и ни единая слеза не наполняла ее глаз. Я не знала, как она могла быть такой стойкой перед лицом такой ужасной катастрофы.

– Не хотите еще чая? – спросила Ширин, меняя тему.

– Ох, конечно. Спасибо, – ответила мама́н. Я чувствовала, что ее терзает желание улучить момент, чтобы поговорить со мной. Едва Ширин вышла, мама́н поднялась с дивана и подошла ко мне. – Какая ужасная история! – прошептала она. – Ты об этом знала?

Я покачала головой.

– Скорее всего, их убили курды-сепаратисты, которые там партизанят. Они, должно быть, были верными членами Корпуса стражей Исламской революции. – Она спрятала лицо в ладонях и громко вздохнула. – Я не хочу, чтобы ты приходила сюда снова, – сказала она приглушенным тоном.

Я кивнула и ничего не сказала. Мои зубы были стиснуты. Мы услышали, как стучат по паркетному полу деревянные сандалии Ширин – она возвращалась в гостиную. Мама́н бросилась к своему месту и схватила платок. У Ширин на подносе стояли новые чашки с чаем.

– Госпожа Ширин, мне нужно забрать сестру Можи с занятий по волейболу. Боюсь, я не могу остаться на еще одну чашку чая. – Она завязала платок вокруг шеи и взяла сумочку с дивана.

Ширин поставила поднос на кофейный столик.

– Баше, ничего страшного. Спасибо, что привезли сегодня Можи.

Мама́н поспешила пожать Ширин руку и поцеловала меня в лоб, прежде чем уйти.

– Позвони мне, как только закончишь!

Я ни слова не сказала с тех пор, как переступила порог дома Ширин. Даже после чая горло у меня было пересохшим. Я прижала ладони к бедрам, чтобы унять их дрожь. Я поднялась с дивана, едва Ширин вернулась в гостиную, проводив мама́н. Она жестом велела мне сесть. Тишина в комнате была удушающей. Мне было слышно, как машины паркуются снаружи и глушат моторы. Я не знала, что ей сказать. Какие соболезнования мог произнести мой рот? Хотела ли она вообще, чтобы я говорила о рамках на стене? А что насчет предупреждения мама́н? Почему она не хотела, чтобы я снова приходила к Ширин?

– Ты закончила последнюю сцену? – сказала Ширин, вырывая меня из цепочки мыслей и возвращая в гостиную.

Я кивнула.

– Тогда пойдем в мою комнату и начнем.

Я последовала за ней по темному коридору, который привел в ее спальню. Коридор не был украшен, и было так темно, что я не видела, каким цветом были выкрашены стены. Мы прошли мимо ванной и спальни. Через приоткрытую дверь спальни я увидела фото молодой пары в свадебных нарядах, висящее возле овального зеркала. Кровать была застелена темно-фиолетовым покрывалом. Ее мать, должно быть, рано встала, чтобы заправить кровать и прибраться в комнате перед уходом. Когда мы дошли до конца коридора и Ширин повернула ручку, чтобы открыть дверь в свою комнату, ее залил яркий свет.