Дом на Уотч-Хилл

Человеческих останков не было. В этом я уверена. Я не убила Джесси, своего бескорыстного защитника, и его товарища Бёрка. Или кого-то ещё. Как и не было оснований полагать, что гримуар сказал мне правду насчёт того мужчины в амбаре. Я не могла поверить, что Джеймс Бальфур солгал бы мне о причине смерти Финнегана Харлоу, заявив, что это было хроническое заболевание, если на самом деле это не так. Только не после того, как я так глубоко заглянула в его сердце.

Но может, ему солгал патологоанатом?

Я потянулась за телефоном, чтобы написать мистеру Бальфуру и спросить, где охранники, а затем поняла, что если сделаю это, он узнает, что я на улице. Я внутренне на секунду запнулась, размышляя, что нарушая правила, чтобы не навлечь на себя проблемы, я вдруг могла ненароком положить начало именно тому, чего стремилась избежать.

Как раз когда я почти заставила себя повернуть обратно к двери и пойти в свою комнату, из темноты раздался голос — из места, где, я могла поклясться, никого не было; из заполненного лишь ночью алькова под глицинией, свисавшей с крыши гаража.

— Бальфур отозвал охранников и попросил меня присматривать за тобой с заката до рассвета, девочка, — произнёс голос Девлина.

— Мне трудно в это поверить, — ответила я пустому алькову. — Ясно, что ни он, ни Леннокс не питают к тебе особой любви. Почему, кстати?

Во тьме прокатилась рябь, словно сама ночь собиралась, сшивала сначала слабые очертания, а потом полностью воплощённое тело мужчины с тёмной красотой и обнажённой татуированной кожей, одетого лишь в джинсы. Он был нечеловечески привлекательным — сила природы, сдержанная, грациозная, и всё же наталкивающая на мысли о шторме.

— По той же причине, по которой он выбрал меня присматривать за тобой, — Девлин двинулся вперёд, выйдя на слабое освещение двора, которое кистью художника прошлось по сильным, точёным чертам его лица, окрашивая серебром и тьмой, подчёркивая и скрывая элементы идеальной симметрии. — Потому что я старше и намного могущественнее. Бальфур не заботится обо всём, что могущественнее его. Однако он определённо воспользуется моей помощью, когда ему это удобно.

— Он заботится обо мне, — я это чувствовала. — А я могущественнее его, — по крайней мере, предположительно.

Он склонил голову набок, но не дал ответа.

Я смотрела на него через двор.

— Насколько старше?

— Возраст, даты, истинные имена, места рождения — всё это может быть использовано во вред, если попадёт не в те руки.

— Сотни лет?

Он слабо улыбнулся.

— Я признаю это, девушка.

Я прищурилась.

— Столетия. Ты говоришь мне, что живёшь несколько столетий, — это не был вопрос. Это был сарказм. Люди не жили веками.

— Ты видела меня той ночью. Не сомневаюсь, что твоя подруга Эсте посвятила тебя в детали.

— Где ты родился? — потребовала я.

Он ответил с лёгкой насмешкой:

— Возраст, даты, истинные имена, места рождения…

— Ты можешь хотя бы сказать мне, в какой стране ты родился, — раздражённо сказала я. Ответы — я отчаянно жаждала твёрдых ответов везде, где их можно найти.

На мгновение он умолк, затем:

— В той, что ты бы назвала Ирландией.

— Я бы назвала Ирландией, — сухо повторила я.

— Она была известна под множеством имён: Эйре, Гиберния, Огигия, совсем как Шотландия когда-то была Каледонией или Альбой. Точное название места содержит информацию.

— В смысле, это могло выдать век или даже тысячелетие? — сказала я, хрюкнув.

— Да, девушка.

— Я отказываюсь верить, что смотрю через двор на мужчину, которому может быть несколько сотен или, что ещё более немыслимо, тысяч лет.

Он пожал плечами.

— Верь во что хочешь. Твой выбор. С другой стороны, всё твой выбор, — он окинул меня взглядом такой откровенной чувственности, что это почти был мой Взгляд. — Например, момент, когда ты решила разделить мою постель.

Теперь он говорил слишком похоже на Эсте и гримуар. Почему все вечно твердили мне, что всё — мой выбор, когда возникало такое чувство, будто ничто в моей жизни до сего момента не было моим выбором.

— «Если», а не «момент, когда», — раздосадованно поправила я, вопреки тому факту, что пришла именно за этим.

Его улыбка померкла. Глаза прищурились, блеснув, и он двинулся ко мне, выплёвывая слова быстрым стаккато: