Дом напротив

Джоэль чувствовал, как сотрясается дверь под ударами Элизабет. Он слышал в её голосе нарастающие рыдания, и ей всё труднее становилось говорить. Вибрации от ударов спускались всё ниже и ниже и у самого пола совсем стихли.

– Мой милый Джонатан, хороший Джонатан, не ходи туда, – услышал он. – Я стану лучше себя вести. Обещаю. Я буду следить за собой. Только выйди оттуда.

Джоэль понял, что даже позабыл, как дышать, и сделал глубокий вдох. Поискал в темноте выключатель и обнаружил его справа от входа. Под потолком загорелась одна лампочка без абажура.

– Я не знаю, что со мной такое, – доносился из-под двери скулящий голос. – Ты должен простить меня.

Он оказался в чём-то наподобие гардеробной. Никаких обоев или настенных панелей. Прямо перед ним возвышались горы картонных коробок, достававших почти до самого потолка. Но только почти. Сквозь просвет вверху на него легла тень, и Джоэль понял, что там, дальше, есть ещё один источник света. За картонками комната продолжалась.

Он протянул руку и почти что сдвинул первую коробку, прежде чем понял, что они все пустые. Они стояли тут не для того, чтобы в них хранили вещи, и даже не для того, чтобы храниться самим, – тогда бы их поставили покомпактнее, для экономии места. Они стояли тут, чтобы перекрывать проход к чему-то, и Джоэлю на ум пришло только одно помещение в этом доме, доступ к которому следовало бы так прятать.

Он съел свой обед и сделал домашнее задание. Потом поднялся на чердак и повесился.

Джоэль нажал на гору коробок, и вся конструкция развалилась. Открылась лестница, ведущая на чердак.

Последний покой Джонатана

Лампочка без абажура, такая же, как в комнате с коробками, болталась на одном проводе в центре чердака; абсолютно ничем не примечательная лампочка, и в то же время на неё невозможно было не обратить внимание. Джоэль подумал, что она выглядит как повесившийся человек. Лёгкий сквозняк, тянувший сквозь щели чердака, заставлял её качаться, только усиливая это впечатление. В воздухе танцевала пыль, летящая с деревянных балок над головой, пол под ногами скрипел и пружинил. Джоэль почувствовал, что его вот-вот стошнит.

Он уселся, приложил ладони к полу, который уже не качался, и зажмурился.

Он спросил самого себя, как долго сможет просидеть здесь, и голос в голове ответил: четыре, четыре, четыре.

Четыре минуты требуется человеку нормального телосложения, чтобы умереть без воздуха. Четыре дня требуется, чтобы умереть без воды. И четыре недели, чтобы умереть без пищи.

Четыре, четыре, четыре.

Минуты гораздо предпочтительней дней или недель, но в то же время Джоэль был уверен, что ни один человек не сможет в одиночку заставить себя умереть от удушья без подручных средств. Это опять заставило его вспомнить о Джонатане.

Он подумал о том, удалось ли Джонатану упасть с такой силой, чтобы сломать шейные позвонки, или же он был задушен верёвкой. Тогда ему понадобилось четыре минуты, чтобы умереть от недостатка кислорода.

Джоэль задержал дыхание и стал считать секунды. Он добавлял по «тысяче» к каждой цифре, как учил его дедушка.

Одна-тысяча, две-тысячи, три-тысячи…

На тридцать шестой-тысяче он сдался. И как только Джонатан вытерпел двести сорок-тысяч?

От напряжения глаза наполнились слезами, но когда Джоэль заплакал, то плакал от жалости к самому себе. Он не сможет умереть от недостатка кислорода, а значит, будет вынужден просидеть здесь, пока не умрёт через четыре дня от недостатка воды.

Было много причин, почему Джоэль не мог покинуть чердак, и Элизабет, дежурившая за дверью, была наименее существенной. Его ненавидит весь класс, причём Молли – больше всех. Ева вместо его сочинения выбрала работу Марии. Он обозвал Софию жирной и стащил краску для волос прямо у неё на глазах. И она уже точно доложила обо всём их маме.

Перебирая в уме причины, по которым он никогда не сможет вернуться, Джоэль вдруг подумал, что он смог бы спокойно прожить даже со всем этим, если бы Калле по-прежнему оставался его другом. Внезапно Джоэль почувствовал: то, что раньше раздражало его в Калле, – абсолютно несерьёзно.

Конечно, у Калле есть плохие стороны, но и сам Джоэль далеко не идеал. И всё плохое блекло, когда вспоминалось всё хорошее, что было в Калле. Например, то, что ему всегда было весело – окей, почти всегда. И Калле не преувеличивал, когда говорил, что пытался подбадривать Джоэля, если тот грустил. И всё другое, что он говорил, тоже было правдой – Калле почти не умел лгать, когда дело касалось только его самого. Ещё одной из его хороших сторон было то, что на его слова всегда можно было положиться.

В кармане брюк завибрировал мобильный. Джоэль достал его. Снова мама. Он не ответил.

Вместо этого он дождался, пока телефон замолчит, и позвонил человеку, чей номер шёл первым в списке его любимых номеров. В трубке прозвучало четыре болезненно долгих сигнала, прежде чем ответили.

– Не клади трубку, – попросил Джоэль.