Дом напротив

Последовала долгая тишина.

– Почему это? – спросил наконец Калле.

Слова застревали в горле.

– Потому что я чертовски сильно облажался.

Последовала ещё более долгая пауза.

Калле никогда не возвращался к тому, что он уже когда-то обдумал, поэтому сейчас его молчание могло означать только одну вещь: он ещё не решил, что ему думать по этому поводу.

– Я хочу только поговорить, – сказал Джоэль.

– Вот как. О чём?

– О чём угодно.

– Но это же ты хочешь поговорить, – возразил Калле. – Скажи, о чём ты собираешься разговаривать, или я отключаюсь.

– Мы можем поговорить о том, что я полный придурок. Абсолютный идиот.

Послышалось что-то вроде фырканья, и Джоэль пожалел о том, что сказал. Вместо этого он должен был попросить прощения. Теперь Калле положит трубку, и всё будет кончено. Четыре, четыре, четыре.

– Как это похоже на тебя, – заметил Калле. – Тебе всегда хотелось говорить только о самом себе.

Джоэль осторожно вздохнул. Это шутка?

Калле что, пошутил?

До него опять донёсся звук, похожий на фырканье, и он понял, что это был смех. Ему сразу стало легче дышать.

– А-а, вот ещё… прости, – сказал Калле. – Ну, за то, что произошло в классе. Я правда думал, что ты выиграешь.

– Нет, так мне и надо, – ответил Джоэль.

– Ну, уж как есть…

Теперь настала очередь Джоэля смеяться.

В трубке опять стало тихо.

Молчание было долгим.

Наконец Калле кашлянул и произнёс:

– Ну, это… а что ты сейчас делаешь?

Объяснять, что он сейчас делает, у Джоэля не было ни сил, ни желания.

– Ничего. А ты?

– Спасаю Францию от фашистов. Но они, заразы, хитрые. Я уже два часа пытаюсь пройти этот проклятый первый уровень, но эти черти отказываются взрываться.

В трубке снова воцарилась тишина. Такая мирная картинка – Калле, сидящий в своей комнате и играющий на игровой приставке, – опять заставила глаза Джоэля наполниться слезами, но это были не те горькие слёзы, что раньше. Было большим облегчением увидеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Лампочка, болтавшаяся на проводе под потолком, стала вовсе не повесившимся мальчишкой, а просто лампочкой, которую нечего бояться. Даже захотелось пожалеть её. И чего она висит тут одна, на пустом чердаке без обоев и даже без настенных панелей?

– Джоэль?

Голос Калле звучал обеспокоенно.

– Я тут, – очнулся Джоэль.

– Есть что-нибудь ещё, о чём ты хочешь поговорить?

– Нет, – ответил он и добавил: – Иди добей этот свой первый уровень.

– Ай-ай, мой капитан!.. Ладно, увидимся завтра в школе.

Джоэль кивнул, но Калле, конечно, не мог этого увидеть.

– Алло? – переспросил Калле. – Ты меня слышишь?

– Я тебя слышу, – произнёс Джоэль. – Увидимся завтра в школе.

Спокойной ночи

Роли поменялись. Теперь София ела, Хелена же едва притронулась к еде. Ростбиф с картофельным салатом из мясной лавки и нарезанная на скорую руку зелень.

София ещё не рассказала маме, что видела брата в супермаркете, потому что хотела сберечь свою потрясающую новость до прихода самого Джоэля. Она мечтала посмотреть, как он будет слушать её рассказ, и она хотела сделать это за ужином. Это будет ему в уплату за всё хорошее, чтоб знал, как обзывать её. Ради такого случая, чтобы не дать ни одного повода придраться к себе, София ела не жалуясь, хотя зелень была заправлена оливковым маслом, а в картофельном салате был самый настоящий майонез.

Жирная пища Софию не беспокоила. Если боишься растолстеть, всегда можно искусственно вызвать рвоту. Сейчас ничто не могло вывести её из себя. Она напоминала ребёнка в сочельник. Этакий нетерпеливый бутуз, но всё же сохраняющий благоразумие.

К сожалению, Джоэль по-прежнему не появлялся, и, когда часы пробили десять, Хелена объявила, что они сядут есть без него.

Хелена совсем не обратила внимания на разыгравшийся аппетит дочери. Она была слишком поглощена мыслями о Джоэле. Когда учительница позвонила и рассказала, как он сбежал прямо с урока и не вернулся, она рассердилась. И потом злилась ещё больше, когда звонила ему, а он не брал трубку. Но через некоторое время к злости прибавилось другое чувство. Тревога. На часах уже половина одиннадцатого вечера, а его нет дома. Сколько ещё нужно ждать, прежде чем станет ясно, что что-то случилось?

Пока не пробьёт одиннадцать?

Двенадцать?

А если время будет час или два ночи, можно ли вот так просто пойти и лечь спать?

А на следующее утро проснуться, увидеть, что ребёнка до сих пор нет дома, и потом до конца жизни винить себя за то, что ничего не сделала?

Каждый раз Хелене хотелось оторвать сыну голову за то, что он не отвечает на её звонки, и каждый раз она была готова простить ему всё что угодно, только бы он вернулся домой.

– Я думаю, со стороны Джоэля настоящее свинство не давать о себе знать, – заметила София, мастерски скопировав тон младшего брата, который тот использовал, чтобы указывать маме на то, что она не ест. – О нём беспокоятся, а ему и дела нет.

Едва она это произнесла, как входная дверь хлопнула, и у Хелены сразу напрочь вылетели из головы все слова дочери; главное – Джоэль был дома.