Дом Одиссея

– Конечно, – голос Менелая как гладкий жемчуг, – все, как ты и сказала, – просто замечательные хозяева. Итак, все закончилось, да? Вы закончили и с молитвами, и с дарами, полагаю. И теперь, когда я здесь, что ж, плохой бы из меня был дядя, если бы я не проследил за благополучным завершением вашего путешествия. Дух моего брата преследовал бы меня вечность, если бы я не позаботился о его детях. «Менелай, – сказал бы он, я практически слышу его голос, слышу прямо сейчас. – Менелай, я отправился в Трою за твоей женой, так что ты должен отправиться за моими детьми на край земли, на край земли», – сказал бы он. И пусть виной мое глупое стариковское сердце, но вы заставили меня поволноваться, племянница. Когда я получил сообщение из Микен об исчезновении вас с братом, я подумал: «Менелай, ты худший из людей. Ты худший из всех братьев, худший дядя, и твоя кровь действительно проклята, как жрецы и говорили, ты подвел свою семью, а ведь нет ничего важнее семьи». А вы вот где. Разбили лагерь на Итаке. Молитесь. Это такое облегчение, что я готов расплакаться – вот взгляни, клянусь, у меня слеза в уголке глаза. Иди сюда, племянница.

Он хватает Электру, не дав той и слова сказать, и сжимает в поистине удушающих, костедробильных объятиях, буквально отрывая от земли. За спиной у отца Никострат, ковыряясь в зубах длинным, грязным ногтем, разглядывает Электру, и взгляд ее выпученных глаз пересекается с его, чтобы тут же скользнуть прочь. Ощерившись, Никострат наблюдает, как Менелай ставит племянницу на землю и обращает свое внимание на Пенелопу, с широкой улыбкой грозя той пальцем.

– А ты, сестра! Как хитро с твоей стороны ничего мне не сказать, весьма преданно, должен признать. Такая преданность своей кузине достойна уважения, даже восхищения, но и хитро, пожалуй, стоит за тобой присматривать. Одиссей всегда говорил, что ты умнейшая из всех ныне живущих женщин!

Лаэрт насмешливо фыркает. Звук настолько смачный, отвратительно влажный, что все взгляды поворачиваются к нему.

– Она хитрая? – рявкает он. – Признаю: она неплохо разбирается в овцах и печенкой чует, когда какой-нибудь купец пытается ее надуть. Зоркий пастуший глаз, крепкие крестьянские ноги – врать не буду, не ждал встретить это в спартанке, но, по-моему, она на Итаке живет дольше, чем прожила в Спарте, – должна была впитать-таки что-то наше. Но она точно не дитя Гермеса. Когда сообщили о появлении на горизонте царских кораблей, я отправил ей во дворец сообщение: ни слова об этом, кто бы на них ни приплыл. Царевне Электре и ее брату до смерти надоели все эти нелепые церемонии, что вы там, на большой земле, так любите, весь этот ваш придворный этикет и манеры. Им всего-то и нужно, что немного времени для молитвы, – поверь мне, я кое-что знаю о богах. «Ни слова, дочь, – сказал я. – Я знаю, каково тебе, но придется подчиниться». Я и вправду рад, что сделал это, потому что, если начистоту, увидев тебя здесь, Менелай, – прости мне эти слова, – но, увидев тебя здесь с кучей слуг и солдат, да еще в окружении свиты, я засомневался, что ты вообще находишь время для молитвы среди вечных забот о прокорме этой оравы и лезущего в уши шепота жалобщиков. Мгновение тишины для размышлений – вот что необходимо время от времени царю.

Менелай смотрит на Лаэрта – теперь и правда смотрит. И наконец видит не просто тощего, неопрятного старика в поношенной тоге, но и человека, который некогда правил всеми этими островами. Не только отца Одиссея, но и воина, огнем и мечом захватившего западные острова в то время, когда Менелай и его брат были еще юнцами, скитавшимися вдали от родины. Он видит хитрого старого царя, щерящего в усмешке кривые желтые зубы и возведенными глазами ухмыляющегося на него из-за камина.

– Конечно, ты так и сделал, – бормочет он, встречая прямой и честный взгляд Лаэрта. – Конечно, ты так и сделал. – Уже погромче, для всех присутствующих. – Нелепо, да что там – глупо с моей стороны было думать, что женщина способна принять такое решение. Очень глупо.

Битва их взглядов длится еще мгновение, и в глазах Лаэрта мелькают вызов, древнее торжество, коварный блеск, ослепляющий за миг до того, как его меч нанесет победный удар. Первым, скривив губы и едва заметно кивнув, отводит глаза Менелай, впрочем, тут же впивающийся взглядом прямо в Электру.

– А где твой брат, племянница? Где Орест?

– Я здесь.