Дом Одиссея

– Менелай не может забрать моего брата с Итаки. Что бы ни случилось. Если Орест отправится в Спарту, он не покинет ее живым, а я буду… Я убью себя, прежде чем соглашусь на подобную судьбу, ты же понимаешь? Поклянись мне, что ты будешь бороться. Поклянись как родной крови, как будто ты – моя… Я не стану игрушкой для дядюшки!

Пенелопа высвобождает руку из захвата Электры и пытается улыбнуться, но не может.

– Мой муж принес клятву отправиться на край земли за мужем Елены, а в результате я прожила двадцать лет без него. Я не стану приносить никакие клятвы, Электра. Ни тебе, ни кому-либо другому. Но, как бы то ни было, я не меньше твоего жажду видеть Ореста, а не его дядю, на троне Микен. Ради своего острова, ради своего народа я сделаю все, что смогу, чтобы защитить его. Но клясться не стану.

Электра отступается, но разочарованной не выглядит. У нее тоже вызывают подозрения клятвы великих воинов и славных царей. Необходимость кажется ей намного более надежным залогом, нежели честь и доблесть, брошенные на кровавый жертвенный алтарь.

Они возвращаются к своим молитвам. Впрочем, ни одна из них не молится. Гера разозлилась бы, что ее не призвали; Афина, возможно, все поняла бы, но в душе бы обиделась. Я ерошу волосы Электры, разглаживаю край наряда Пенелопы, жду.

Долго ждать мне не приходится. В последнее время у Пенелопы слишком много дел, чтобы проявлять терпение.

– Ты поссорилась с Пиладом.

Электра судорожно вздыхает, спохватывается, выдыхает.

– Конечно. Конечно, твои женщины все видели.

– Ты скажешь мне из-за чего?

– Нет, не скажу.

Пенелопа кивает: пусть будет так. Она не станет давить на ту, к кому питает искреннее уважение.

– Менелай дал мне три дня, чтобы доказать, что Никострат не убивал Зосиму. Без сомнений, он хочет, чтобы я обвинила в этом одного из микенцев. Пилад или Ясон подошли бы больше всего, хотя я могла бы воспользоваться возможностью обвинить одного из женихов, чтобы его убрали из дворца. Однако, как ни заманчива мысль позволить Менелаю убить Антиноя или Эвримаха, когда он уедет, мне предстоит разбираться с последствиями.

– Так ты ищешь кого-нибудь, не связанного с тобой политически, чтобы свалить на него вину? Тогда, конечно, Пилад был бы самым надежным вариантом, который наверняка понравился бы Менелаю.

– Именно. Поэтому я спрашиваю: ты ему доверяешь?

Электра задумывается.

– Да. Он бы жизнь отдал за моего брата.

– А как насчет остальных: твоих служанок, Рены?..

– Ее отдали мне, когда мы обе были детьми. Ее отец умер на серебряных рудниках; мать торговала собой за кусок хлеба. Мы вместе играли во дворце, когда папочка был еще жив. Она всем обязана моей семье.

Пенелопа кивает.

– Мои служанки передадут весточку. Будь готова.

Электра не прерывает своих молитв, когда итакийская царица встает; она замирает на берегу водопада, сложив руки и мыслями пребывая везде и нигде одновременно.

Глава 28

В итоге именно Лаэрт прекращает мучения женихов.

– Что это здесь такое? – рявкает он, на закате вваливаясь в забитый мужчинами зал. Некоторые уже упали; многие обмочились в штаны. На вонь слетаются мухи, воздух дрожит от жары и омерзительного душка застоявшегося пота.

Менелай сидит на троне Одиссея, перекинув одну ногу через подлокотник, попивает вино и обгладывает кости. Он нюхал и видел вещи много хуже, проводил часы, нет, дни, скорчившись в песчаных дюнах, рядом с раздувшимися трупами своих убитых братьев. Это? Это ерунда. Для настоящего мужчины – легкая послеполуденная тренировка.

Лаэрт намного старше Менелая и даже не приближался к Трое, когда свирепствовали битвы, но он был аргонавтом и царем. Он тоже чуял отвратительный смрад гниющей плоти, видел, как гаснет в глазах друзей свет. Поэтому слегка вразвалочку, привычно не обращая внимания на ряды вонючих мужчин, словно забрел на овечий рынок, а ищет корову, он входит в зал.

– Не против, если я присоединюсь? – спрашивает он и, не дав Менелаю ответить, велит принести и поставить прямо рядом со спартанским царем кресло, в которое с удовлетворенным вздохом роняет свои старые кости, и тут же машет ближайшей служанке, требуя вина, вина: да, мне того же, что и ему, спасибо, и поживее, да, и то, что он ест, мне тоже сгодится, так и быть.

Менелай благосклонно улыбается старику, но глубоко в глазах что-то темнеет при появлении бывшего царя Итаки. Лаэрту приносят блюдо с мясом, откуда он вытаскивает кость и принимается высасывать мозг, глазея на шатающуюся толпу.

– Женихи, – хмыкает он наконец. – Гадкие, сопливые мальчишки по большей части.

– Совершенно согласен, – ворчит Менелай. – Ужас, во что превратились эти острова, прости за прямоту, в отсутствие твоего сына и бравого внучка.

– Что ж, оставь бабу у руля…

Менелай поднимает кубок вверх, поддерживая его высказывание: а что тут еще скажешь? Не ее вина, слишком уж многого от нее ждали, но что вышло, то вышло.