Отказ Эстерхази в ответ на предложения Ландау и обвинения Пруссии в том, что Австрия передвигает войска, лишь подтвердили его мрачную оценку. К тому времени, как правительство Великобритании официально предложило продать Венецию за 40 млн ф. ст., было уже поздно. В тот момент объявление Италии о выпуске облигаций внутреннего займа на 250 млн лир сочли лишь способом финансировать военные приготовления. 8 апреля итальянцы тайно подписали договор с Пруссией, сроком всего на три месяца, по которому обязывались воевать против Австрии на стороне Пруссии, в обмен на что они получали Венецию. Договор придал итальянцам уверенности, и они отражали нападки Ротшильдов. Более того, эти нападки лишь усилили решимость итальянского правительства обложить налогом всех держателей облигаций. Обвинив итальянцев в том, что своей внешней и финансовой политикой они «нанесли смертельный удар по кредиту», Джеймс изрек неприкрытую угрозу: если итальянское правительство попробует взять еще один иностранный заем, «объявляю вам самым официальным образом, что я, распорядитель всех итальянских средств в Париже, полностью откажусь от всех новых операций с Италией и… сложу с себя ответственность за выплату процентов по итальянскому долгу…». Точно так же он злился на Бисмарка: союз Пруссии с Италией убедил Джеймса в том, что Бисмарк — «человек, который хочет только войны. Объявляю, что, к сожалению, я с радостью готов поддерживать Австрию, чтобы сбросить презренного Бисмарка».
Однако в конце концов не прусская агрессия, не непримиримость Австрии и не беззаботность Италии не дали предотвратить войну. На самом деле, несмотря на все их разговоры о чести, как только венские политики поняли, что война неминуема, они выразили готовность отступить и попытались найти компромисс. 9 апреля Меттерних, посол Австрии в Париже, признался Джеймсу, что Австрия «уступит», если на сторону Пруссии встанет Франция. То же самое он повторил и на следующий день. Джеймс записал: «Похоже, что Австрии, как и всем великим державам, нужны деньги, из-за чего я продолжаю верить в мир… Меттерних говорит, что Австрия готова предложить что угодно, лишь бы сохранить мир, и в конце концов, вероятно, уступит… Австрии нужно 8–10 млн гульденов. [Она] сделает все, что мы хотим, и примет все условия. Я не перенесу, если они вынуждены будут уступить Пруссии».
Судя по последней фразе, Джеймс все больше сочувствовал положению Австрии. Но самое главное, он ожидал, что Австрия капитулирует. В самом деле, такой исход казался вероятным, даже после того, как Бисмарк в Кобленце выдвинул совершенно неприемлемое предложение: чтобы Австрия отдала Шлезвиг и Гольштейн прусскому принцу. И только 28 мая Австрия наконец отклонила такой «компромисс»; и только 1 июня она обратилась к съезду Германского союза во Франкфурте, чтобы разрешить вопрос. Разрыв прежнего австро-прусского соглашения о герцогствах формально дал Бисмарку повод к войне. И даже тогда австрийские войска отошли от Гольштейна без боя.
В конечном счете мирному исходу помешала политика Франции. С самого начала Ротшильды понимали, что роль Франции будет решающей: если она выступит честной посредницей между Австрией и Италией, думал Джеймс, тогда возможно будет достичь соглашения; но если Франция будет поощрять итальянцев испытать судьбу с Бисмарком, война неизбежна. Может быть, тогда Наполеон III принял самое важное решение за всю свою карьеру; что характерно, он попытался получить и то и другое. В Вене Ансельму дали понять, что в случае войны Франция примкнет к союзу против Пруссии; так же считали и Джеймс с Альфонсом, хотя и подозревали, что Наполеон стремится не сдерживать Пруссию, а «половить рыбу в мутной воде». Они оказались правы; Наполеон отнюдь не сдерживал Пруссию, а, наоборот, тайно советовал итальянцам принять предложение Бисмарка. Более того, именно осознав, что Наполеон разжигает войну, а не препятствует ей, Джеймс решил предпринять последнюю попытку (которая оказалась тщетной) сохранить мир. Ирония заключается в том, что, если бы ему удалось обратить французскую политику вспять, все могло бы возыметь прямо противоположное действие.