Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Смятение австрийских Ротшильдов вполне объяснимо. «Из-за ужасных новостей с поля сражения, — писал Натаниэль, сын Ансельма, после Кёниггреца, — я так расстроен и подавлен, что едва могу писать». Дело было не только в оскорбленном патриотизме, хотя Ансельм подтвердил его существование, пожертвовав 100 тысяч гульденов на уход за ранеными. (Кроме того, он твердо противостоял попыткам разграничения евреев и неевреев в австрийской армии.)[64] До 26 июля, когда в Никольсбурге был подписан предварительный мирный договор, казалось, что прусская армия дойдет до самой Вены. На самом деле владения Ротшильдов, которые находились недалеко от театра военных действий, были захвачены Пруссией. Сообщение с принадлежащим Ротшильдам чугунолитейным заводом в Витковице было прервано, поэтому рабочие не получали платы. Сообщалось, что прусские войска оккупировали Шиллерсдорф, — скорее всего, там находились солдаты из венгерского легиона, который воевал на стороне Пруссии, — и «большая часть дичи» разграблена. Действительно, в сентябре, когда Фердинанд приехал туда, он застал в имении группу прусских кавалерийских офицеров; в день отъезда, сердито сообщал он, «они прогнали лошадей легким галопом по всем гравиевым аллеям в парке. Один из них построил барьер под моим окном и все время прыгал через него туда-сюда. Все английские слуги глазели на него и смеялись над его неловкостью».

Смятение царило и во Франкфурте; все понимали, что прусские войска представляют прямую угрозу для города. С самого начала войны Майер Карл писал об уязвимости Франкфурта, «который находился в центре событий», и его надежды «остаться в хороших отношениях с обеими сторонами» вскоре растаяли. Он сам, естественно, был на стороне большинства немецких государств и самого Германского союза против Пруссии. «Теперь, когда начались враждебные действия, — писал он 11 июня, — остается надеяться, что Пруссия получит грандиозную порку и будет примерно наказана за свое непостижимое поведение, которое все считают неслыханным в… древней и новой истории». 20 июня активно велись приготовления к тому, чтобы «удержать пруссаков на расстоянии» от Франкфурта; но 8 июля, когда прусская армия подошла к городу, стало очевидно, что сопротивление бесполезно, и Майер Карл поспешил услать дочерей во Францию. 17 июля, после еще одной решительной победы Пруссии над войсками Германского союза, Франкфурт был оккупирован. «В огромном смятении и тревоге» жена Майера Карла Луиза описывала своей золовке Шарлотте «наглость пруссаков… которые доходят до грабежей… они врываются во все лавки, выбирают самые красивые и самые дорогие товары и даже не думают ни за что платить. В доме Вилли на Цайле солдаты заняли все комнаты, за исключением спальни Матти [Ханны Матильды], и за едой не пьют ничего, кроме шампанского!».

Будь утверждения об ассимиляции Ротшильдов в странах их проживания верными, подобные чувства были бы куда менее выраженными в нейтральных Лондоне и Париже. И все же Ротшильды не растворились в своей среде: судя по всему, семья отождествляла себя с австрийско-германской стороной. Когда итальянцы, по словам Джеймса, получили «хорошую взбучку» при Кустоцце, он радовался. «Это пойдет им на пользу, — писал он, — и облегчит путь к миру». Что касается Пруссии, опасения Майера Карла, что Французский дом может запоздало откликнуться на призывы Бляйхрёдера о помощи, были, конечно, необоснованными. Джеймс объявил, что он «от всей души желает Австрии задать проклятым пруссакам хорошую порку, потому что они все испортили». Поэтому, узнав о потерях Австрии накануне Кёниггреца, он «едва не сошел с ума». «Заявляю, — писал он племянникам, — сейчас я всецело на стороне Австрии… потому что война слишком несправедлива». Даже его восьмилетняя внучка Беттина «очень злилась на Бисмарка за то, что он взял Венецию [так!]». «Теперь Бисмарк будет решать, — спрашивала она своих английских бабушку и дедушку, — поедете вы в Ганнерсбери или в другое место?»