Конечно, Джеймс по-прежнему игнорировал все доводы Бляйхрёдера в пользу займов победителю, Пруссии; в августе он «наотрез отказался» от просьбы со стороны прусского посла предоставить 20 млн франков. Но в случае Италии Джеймс колебался. По условиям долгосрочных соглашений Ротшильды должны были выплачивать проценты по итальянским облигациям в Париже, а также перечислять правительству Италии платежи за Ломбардскую железную дорогу; из-за войны они, похоже, затянули с платежами, несмотря на все более настоятельные напоминания со стороны Флоренции. Вместе с тем Джеймс до последнего отказывался продавать крупные пакеты итальянских рентных бумаг, справедливо полагая, что Италия окажется на стороне победителя. При этом он отказывался понимать, что она тем не менее сама окажется поверженной. Поэтому, по иронии судьбы, самые большие потери, которые понес Французский дом в результате войны, связаны с итальянскими облигациями. Было слабым утешением обладать определенным рычагом финансового давления на Италию во время перемирия и мирных переговоров, хотя лаконичное замечание, сделанное Альфонсом 8 июля, можно считать классикой жанра: «Конечно, пока мир не заключен, Италия не может рассчитывать на нас в смысле денег; как только мир подпишут, мы посмотрим». Позицию Ротшильдов снова можно охарактеризовать так: «Нельзя давать деньги на то, чтобы продолжать войну». Трудность, как прекрасно понимали Альфонс и его отец, заключалась в том, что больше всего прибыли принесут те операции, которые заключат до соглашения о мире, потому что после этого итальянские облигации резко вырастут в цене. Джеймс «испытывал искушение», когда итальянское правительство предложило принять авансовый платеж в 100 млн лир в счет будущих доходов Ломбардской линии — на целых 40 % ниже номинала. Но, что необычно, Джеймс не хотел ничего предпринимать без согласия Наполеона III и тянул время, уверяя, что ничего не будет сделано, пока не согласуют условия перемирия. Он отклонил преждевременное предложение Ландау выплатить авансом 25 млн лир против рентных бумаг. Итальянское правительство в ответ потребовало не только Венецию, но также выплату контрибуции и Тироль. В конце концов Италии пришлось обратиться к другим банкам («Креди фонсье» и банкирскому дому Стернов). Следовательно, именно дипломатическое, а не финансовое давление вынудило Италию довольствоваться Венецией — и, более того, заплатить за нее Австрии 86 млн франков.
Отчасти благодаря Джеймсу Бисмарк вел войну, не имея средств, чтобы за нее заплатить. Как он признавался позже, накануне Кёниггреца ему казалось, «что он играет в карты, где ставка миллион долларов, которых у него на самом деле нет». Все это было, к сожалению, правдой, и, если бы Бисмарк потерпел поражение, он бы в самом деле оказался «величайшим мошенником на свете». Однако победа обещала разрешить основополагающий финансовый кризис прусского государства, который в свое время и привел Бисмарка к власти и который терзал страну предшествующие четыре года. По договоренности, победитель в войне мог облагать контрибуцией побежденных.
Конечно, в число побежденных входили враги-либералы в составе прусского ландтага. Идея объединения Германии по «малогерманскому пути» расколола либералов; победа над Австрией изолировала «прогрессистов», которых верховная власть парламента заботила больше национального единства. Их поражение на выборах, которые проводились в один день со сражением при Кёниггреце, оказалось для Бисмарка почти таким же важным, как и его победа над Австрией на поле боя. Однако в одном существенном отношении — о котором иногда забывают — Бисмарку тоже пришлось пойти на компромисс. Накануне войны, когда фон дер Хейдт сменил Бодельшвинга на посту министра финансов, он потребовал от Бисмарка признать, что финансовая политика предшествующих лет велась «без правовой основы», и потому после войны обратился к ландтагу с просьбой принять закон о контрибуции. (Бывший либерал и бизнесмен, сам фон дер Хейдт в 1862 г. предпочел подать в отставку с поста министра финансов, чтобы не нарушать конституции.) Согласившись, Бисмарк фактически отказался от первоначального обязательства перед Вильгельмом I, по которому он обеспечивал безусловный контроль монарха над военным бюджетом; ибо, хотя военный бюджет Северогерманского союза, а позже Северогерманского рейха, никогда не голосовали ежегодно, периодически голосование все же проводилось. Именно его «разрешение внутреннего вопроса» (о котором объявил Бляйхрёдер в письмах в Париж и которое прошло при подавляющем большинстве голосов в сентябре) позволило Пруссии вернуться к нормальным финансовым условиям.