Все это позволяет понять, почему благодаря кризису Бэрингов положение Натти в официальных кругах укрепилось. Дело было не только в унижении Ревелстока; сами Ротшильды играли главную роль в предотвращении потенциально острого финансового кризиса. До кризиса Эдуард Гамильтон довольно пренебрежительно относился к Ротшильдам. В апреле 1889 г., после начала одной небольшой казначейской операции с казначейскими векселями, он записал в дневнике: «Хотя я всегда стараюсь избегать их в Ист-Энде, я в самом деле обедал в Нью-Корте». Однако после того, как во власть вернулись либералы, новый канцлер казначейства Харкорт часто консультировал Натти по сложному вопросу о гербовом сборе на фондовой бирже. Десять лет спустя, накануне прихода к власти следующего либерального правительства, Гамильтон назвал Натти — вместе с Эрнестом Касселем и вторым лордом Ревелстоком — одним из «первых советников» и «представителей [Сити]», с которым следует знакомить любого нового канцлера казначейства.
Вот что произошло в 1890 г.: банк, который, по всем правилам финансового рынка, должен был обанкротиться, выручили с помощью коллективной интервенции, инициированной Английским Банком. За него в критический момент поручилось государство; его обязательства выполнила широкая коалиция банкирских домов Сити под руководством Карри и Ротшильда. Для правительства и, следовательно, для налогоплательщиков подобное решение обошлось дешево; во всяком случае, дешевле, чем «дипломатия канонерок» или военная интервенция, что, скорее всего, произошло бы, окажись на месте Аргентины какое-нибудь ближневосточное государство-банкрот. Нельзя назвать высокой и цену, которую заплатили банки: она лишь немного превышала издержки от выплат кредиторам Бэрингов, что было гораздо меньше, чем если бы Бэрингам позволили потерпеть крах. Неясным остается одно: почему Ротшильды сами не пошли по пути Бэрингов? Ведь они во многом так же плотно занимались латиноамериканскими финансами. Прояснить сравнительные издержки и выгоды неофициальной империи поможет сравнение деятельности Бэрингов с деятельностью Ротшильдов в Бразилии.
В ноябре 1890 г. Натти говорил Солсбери, что ему «все равно… у него нет обязательств». Он откровенно блефовал. На самом деле в то время Ротшильды столкнулись с собственным латиноамериканским долговым кризисом. В 1860-е гг. Лайонел оживил прежнюю связь Ротшильдов с Бразилией, о чем говорилось выше. В 1870-е гг., после окончания Парагвайской войны, в сфере бразильских государственных заимствований наступило затишье — исключением стал единственный крупный заем на 5,3 млн ф. ст., произведенный в 1875 г. Зато в 1880-е гг. начался новый всплеск активности, во время которого Ротшильды снова выступали единственными эмитентами государства в Лондоне. Всего в 1883–1889 гг. Ротшильды выпустили на 37 млн ф. ст. бразильских государственных облигаций, а также на 320 тысяч ф. ст. облигаций для железнодорожной компании «Баия — Сан-Франциско». Помимо того что эти деньги помогали реструктурировать существующий текущий долг и конвертировать облигации более ранних выпусков на облигации с более низкой процентной ставкой, эти деньги шли на финансирование процентных выплат существующим железнодорожным компаниям и на субсидии судоходным компаниям, так что по крайней мере отчасти они пошли на инвестиции в области разработки и особенно инфраструктуры. Казалось, все шло хорошо — в 1888 г. отменили рабство, на следующий год восстановили золотой паритет валюты, — как вдруг после республиканской революции, которую поддержала армия, свергли императора Педру. Судя по всему, революция в Бразилии застала Ротшильдов совершенно врасплох. В Бразилии, как и в соседней стране, тут же начался отток валюты, за которым последовало резкое падение бразильских облигаций на зарубежных биржах. К 1893 г. в стране началась гражданская война; при этом военно-морской флот и монархисты на юге страны не признавали новое правительство. Признаки стабилизации в 1895 г. оказались иллюзорными: в 1896–1897 гг. крестьяне, проживавшие на северо-востоке страны, подняли новое восстание.