Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Несомненно, такой ошибки не избежали и Ротшильды, хотя она была настолько распространенной, что представляла почти всемирную общепринятую точку зрения. Возможно, свою роль сыграло и прежнее значение Лондонского дома на международном рынке золота. Когда отменили введенный в годы войны запрет на экспорт золота из Лондона, «Н. М. Ротшильд» взял на себя роль посредника между рынком золота и серебра и Английским Банком, которому южноафриканские добывающие компании согласились поставлять все свое золото (примерно половину всей мировой добычи). По заведенной традиции «Н. М. Ротшильд» выплачивал производителям авансом по 3 фунта 17 шиллингов 9 пенсов за стандартную унцию по получении очищенного золота, а затем продавал его «по лучшей возможной цене, предоставляя лондонскому рынку и золотым брокерам возможность принять участие в торгах», объединяя прибыль в общий фонд и переводя ее на рудники каждые полгода. Так образовалась так называемая «фиксированная цена», в то время как во всем мире рыночная цена на золото устанавливалась в 11 утра каждый день, начиная с 12 сентября 1919 г., после аукциона, который проводился в Нью-Корте[232]. Выбор места отражал двойную роль Лондонского дома: они выступали и как аффинажное предприятие, и как агенты южноафриканских производителей (крупнейший продавец)[233]. Таким образом, после войны Лондонский дом играл центральную роль в стабилизации индийской и британской валюты.

И все же трудно поверить, что Ротшильды поддерживали воссозданный золотовалютный стандарт только поэтому. В конечном счете они любили золото по той же причине, по какой золото любили все остальные обитатели Сити: они боялись, что, если установят плавающий курс фунта, Лондон безвозвратно передаст свою центральную роль мировой финансовой столицы Нью-Йорку. Их вера в золотой стандарт не была бездумной: в 1931 г. Уолтер заявлял — и не без оснований, — что падение данной системы в годы Великой депрессии «не имело ничего общего с достоинствами и недостатками капитализма или социализма, но… вызвано скупостью [отдельных] стран по отношению к золоту. Тем самым они преуспели лишь в одном: повредили собственной торговле, изымая средство товарообмена у остального мира». Вполне справедливое замечание: самая большая разница между золотым стандартом, существовавшим до 1914 г., и золотовалютным стандартом 1920-х гг. заключалась в том, что два самых крупных игрока — Соединенные Штаты и Франция — нарушали правила, «консервируя» дополнения к своим резервам, чтобы избежать инфляции на внутреннем рынке. Без сотрудничества центральных банков такая система была нежизнеспособной.

По сравнению с Великобританией Франция допускала компромисс. Пока французские налогоплательщики по-прежнему верили, что бюджет можно сбалансировать с помощью репараций, которые немцы решительно настроились не платить, не было возможности восстановить обменный курс франка на довоенном уровне. Более того, лишь после продолжительных дебатов в 1928 г. был взят курс на восстановление франка в размере 20 % от его прежней ценности на внешнем рынке. Против такого компромисса горячо, но тщетно возражал Эдуард в качестве одного из 12 управляющих Банком Франции. Летом 1924 г. он открыто критиковал правительство «Левого картеля», возглавляемое Эдуаром Эррио, за уступки бастующим рабочим-железнодорожникам, которые он считал слабостью, — важное предубеждение со стороны банкирского дома «Братья де Ротшильд» как мажоритарного акционера Северной железной дороги. В начале следующего года, когда франк стремительно обесценивался, Эдуард возглавил делегацию Банка Франции для обсуждения валютного вопроса с Эррио. Хотя Эдуард тактично возложил часть вины за слабость франка на «клерикальных правых и коммунистов-экстремистов», он также критиковал избыточные нормы оплаты труда в государственном секторе и призывал для сбалансирования бюджета к коалиции правительства «Левого картеля» с более правым «Национальным блоком», на смену которому пришел «Левый картель». Однако назначение Эмиля Моро управляющим Банком Франции в июне 1926 г. ослабило влияние Ротшильдов. В то время как Эдуард по-прежнему мечтал о возвращении довоенного паритета, Моро более реалистично отстаивал стабилизацию при курсе, более приближенном к существующему. Весной следующего года разногласия подошли вплотную к открытому конфликту. Эдуард имел влиятельного сторонника в лице промышленника Франсуа де Венделя, а также рычаг давления, поскольку в 1927 г. правительство Франции хотело занять деньги в Лондоне. Однако в политическом смысле он хотел невозможного. Даже новое правительство, возглавляемое Пуанкаре и наделенное полномочиями сбалансировать бюджет своей властью, могло всего лишь привязать франк к доллару по курсу 25,52. При Пуанкаре трехпроцентные рентные бумаги выросли с 48,25 до 67,70 франка; влияние же Ротшильдов, наоборот, снизилось.