Дом с драконами. Пластилиновая собачка

Пройдя по внутреннему коридору, поднялся на второй этаж. Секретарь что-то печатала и махнула рукой,

– Заходи.

Директор завода, мужик всегда приветливый, здоровавшийся со всеми за руку, сейчас сидел во главе длинного стола, чернее тучи.

Окно в кабинете было нараспашку и вентилятор жужжал вовсю, но лицо директора покрывали крупные капли пота. Мужчина вытер платком лоб

– Духотища то какая, а ещё и день не настал. Ну, Милохин, что же нам с тобой делать? Расстрелять или помиловать? Подвёл ты весь завод под «монастырь». Да ты присаживайся! В ногах правды нет. А разговор у нас нелёгким будет. Как бы земля из-под ног не ушла.

Толик растерялся от такого приёма, но сел на стул и пожал плечами

– Да я и не знаю, в чём так провинился. Да ещё и перед всем заводом.

Директор встал, нервно схватил со стола тетрадные листы и протянул Толику

– Не знаешь? А должен знать, – мужчина сложил руки за спиной и выглянул в окно, – Пока твоя жена писала кляузы на наш адрес, я всё спускал на «тормозах». А теперь что прикажешь делать?

Он вернулся за рабочий стол и гневно посмотрел на Толика, который читал знакомый почерк и пытался одной ладонью пригладить волосы на голове, которые, как ему показалось, встали дыбом

– Вот стерва поганая, да как же так?

– А вот так, Анатолий Иванович! Мало ей, видать стало! Она решила выше пойти. А ты читай, читай! Ты вообще соображаешь, что нам всем: мне, как директору, парторгу, профоргу, инженеру главному грозит, вот за эти закорючки? Не расстрел, но сроком обернётся. Мы же, по —хорошему: лес для стройки выделили, цемент, песок, скобы. Стройся! А теперь, этими шпалами нам по макушке настучали да тем цементом скоро и засыпят! Мы ж по-людски. Ну делаете вы все шабашки, не попадаетесь, план перевыполняете и всем хорошо. Всё лишняя копеечка в семье будет. А теперь что? Комиссия приезжает. Перешерстят так, что ты, за воровство социалистической собственности сядешь и мы, как пособники рядышком!

Толик сник. Такого поворота от Валентины он не ожидал. Она пилила сук, на котором сама же сидела.

– Что ж делать то?

– А то и делать. Как хочешь, но урезонь жену свою! Хоть на голове стой, но, чтобы ни одной писульки больше она не накарябала. Сейчас я постараюсь всё уладить, но, если повторится – полетят головы с плеч.

– Может мне уволиться?

– Эх, молодой ты ещё! Даром, что в работе герой, а в семейной жизни —щенок сопливый. Ну, уволишься, пойдёшь на другое место – так она и там тебя достанет. Только здесь мы ситуацию всю изнутри, так сказать, знаем, а на новом месте что?

– Да, не подумал. А отпуск дадите?

Директор вздохнул и махнул рукой.

– Хорошо, иди в отпуск. Захочешь уволиться, держать не буду. Но не советую. Прознают на новом месте, из-за чего ушёл —пиши пропало. Договорись с женой. Она же, дура, сама с детьми под конфискацию попадёт.

В заводской столовой было пусто и тихо. Столы стояли ровными рядами, сверкая голубыми столешницами. К приезду комиссии велено было приготовиться так, чтобы «комар носа не подточил». А что готовить то? Столовая только два года, как прошла капремонт. Все поверхности ещё сверкали новизной, а уж чистоту женщины поддерживали сами, не скупясь на мыло, соду и хлорку.

Тамара сидела в углу зала, задумчиво раскладывала по стаканам бумажные салфетки и огорчённо вздыхала, – Не быть нам, Толик, вместе. Эх, не быть!

Она уже знала, по какому поводу мужчину вызвали к директору. И понимала, что выбора им не оставят. Он вернётся к Валентине. Уехать подальше не получится – сам рос без отца и такой участи своим детям не пожелает. А жить здесь Валентина не даст. Она уже и в столовую приходила. Орала, как сумасшедшая. Тамара тогда, чуть сквозь землю не провалилась от стыда. И ворота дёгтем вымазала и пером птичьим обсыпала. И всё ей мало.

Женщина для себя уже решила, что если Толик вернётся к жене, то уволится и уедет с мальчишками к родителям. В город, откуда сбежала когда-то. Видимо, так ей на роду написано, что счастью не бывать.

Буйными красками цвело всё, что имело природу цвести.

Сирень распахнула огромные гроздья четырёхлистников: белые и фиолетовые, желтоватые и пурпурные. Они манили майских жуков, сверкавших зелёной бирюзой в солнечных лучах.

Аромат в безветренную погоду стоял такой дурманящий, что голова шла кругом. А ко всему этому добавлялись нежные нотки розоватых цветов яблоньки – дичка, черёмухи и липы.

Природа —парфюмер составляла свой аромат, торопясь порадовать человека. И кто-то, в хорошем расположении духа, замечал, вдыхал и восхищался, а кого – то это великолепие раздражало, потому что состояние природы диссонировало с умирающей душой.