— Клемент Наттерер возглавляет заговор против святой единоспасающей церкви и ее верных слуг. Клемент Наттерер намеревался отвратить меня от поклонения святому кресту и требовал, чтобы я молилась на него, как на бога, но я надела на себя панцирь веры, вооружила свою руку отвагой и вступила в борьбу с ним — борьбу, которой так долго жаждала. Видите, я вся в крови. Да ликуют верующие! А вы, рыцарство Христово, примите меня в ваши ряды, ибо я победила заклятого врага и не требую иного вознаграждения, — только видеть, как арестуют и предадут суду этого еретика и разбойника.
10
День святой Анны — именины пани Неповольной — и всегда-то пышно отмечали в доме «У пяти колокольчиков», но на этот раз он праздновался пышнее обычного. Хозяйке дома хотелось, чтобы все приглашенные на большой бал долго и с восхищением вспоминали ее праздник.
Трудно было припомнить, когда прежде она была в таком прекрасном настроении. Она выглядела красивее и моложе, чем всегда. Еще бы! Разве не доказала она опять отцу Иннокентию, каким необыкновенным пророческим даром обладает? Разве не удивила их ее внучка? Удивила, да так, что это превзошло все даже самые смелые ожидания! Вот доказательство, какой прекрасной наставницей оказалась пани Неповольная, и это несмотря на вечные его возражения и придирки. Наконец-то их партия делает большие успехи, а теперь и вовсе близка к цели, раз к ним в руки попал самый непримиримый их враг. И кто же помог напасть на его след? Ксавера!
Гостям говорилось, будто Ксавера в последние дни перенесла сильную горячку, случившуюся оттого, что, застегивая булавкой пояс, она поранила себе руку. Бедняжка потеряла довольно много крови и теперь прятала незажившую рану под широким золотым браслетом. Поэтому никого не удивляло, что она была необычайно бледна, а взгляд ее свидетельствовал, что горячка еще не прошла. Многим нравился контраст между ее бледным лицом и темными сверкающими глазами, которые в тот день ни на чем определенном не останавливались, беспокойно переходя с одного предмета на другой, с одного гостя на другого. На многих она наводила какой-то ужас, но тем не менее все сходились в одном: никогда еще Ксавера не была так хороша и так вызывающе смела. Она вышла к изумленным гостям нарядная, словно молодая королева: в белом шелковом, расшитом серебром платье, с плеч ниспадала волнами мантия пурпурного бархата, голову украшала небольшая корона, на которой дрожали пять серебряных колокольчиков, точная копия тех, что звенели у них над входом. Ксавера хотела этим сказать, что ей не только известно, как прозвали ее в городе, но что она гордится этим прозвищем, желая и впредь остаться Королевой колокольчиков, причем именно в том смысле, какой вкладывали в него все говорившие.
По крайней мере именно таким образом разгадал Клемент ее маскарад, вызывавший всеобщее удивление, двусмысленные улыбки и шепот. И опять не знал он, что и думать об этой загадочной, соблазнительной особе, блиставшей всеми достоинствами, которыми природа одаряет только своих любимцев, — то ли она змея в ангельском облике, то ли ангел, готовый сбросить змеиную кожу. Кто бы мог освободить его от того невыносимого бремени, под которым душа его изнемогала после встречи на мосту, и со всей определенностью сказать, кто же Ксавера: искусная лицемерка, пытавшаяся заманить его в западню, или святая, явившаяся, чтобы спасти его, поступаясь спасением своей души?
На другое утро после их решительного разговора ему принесли записку от Ксаверы. В ней она просила извинения за вчерашнюю глупость, как называла она свое поведение на мосту, объясняя все случившееся тем, что за ужином услыхала от духовника, будто ищут какого-то молодого человека для предания его суду как члена тайного общества, и в первый момент подумала, что речь идет именно о нем. Основанием для такой досадной ошибки послужило большое сходство имен. Что ж, в этом действительно могла быть доля правды. Клемент знал, что некий молодой офицер не захотел исполнять свои воинские обязанности и, бежав из Праги, оставил письмо с объяснением своего поступка. Все приписали влиянию свободных каменщиков, а соответствующим ведомствам приказали учредить розыск. Нет сомнения, что, рассказывая о случившемся, отец Иннокентий нарочно неясно выговорил имя беглеца, и ей показалось, будто речь идет о нем, хоть на самом деле в их именах нет ничего общего. Заканчивалось письмо обещанием Ксаверы объясниться при личной встрече и настойчивой просьбой непременно навестить их в день бабушкиных именин и принять участие в ее чествовании. К тому времени она, конечно, поднимется с постели, куда ее уложило вчерашнее безрассудство.
В продолжение всей ночи Клемент ни разу не сомкнул глаз. Он долго сидел над запиской, изучая смысл каждой фразы, каждого слова, но ничто не могло вывести его из лабиринта страшных, вчера пробудившихся и с тех пор беспрерывно грызших его сомнений, и стоило ему подумать, что всеми ее поступками руководило не что иное, как любовь к нему, его тут же охватывало чувство стыда, и он опять был готов верить ей во всем.