Дом «У пяти колокольчиков»

Лишь огромным усилием воли заставлял он себя отойти на время от тяжких, мучительных размышлений, и на тот случай, если для предостережений у Ксаверы были веские основания, старался так устроить все дела, чтобы его товарищи не оказались в опасном, невыгодном для себя положении. Все нити заговора были сосредоточены в его руках, и в случае провала один он должен был отвечать за все. Прежде всего он уничтожил бумаги, в которых не было насущной необходимости: списки, корреспонденцию, а нужные документы спрятал еще надежнее. Подробнейшим образом распорядился, что делать и говорить остальным на тот случай, если бы он неожиданно исчез, дабы их общее дело не только не потерпело никакого ущерба, но еще и увенчалось желанным успехом. Делал он все неторопливо, говорил спокойно и рассудительно, и посему товарищи сочли все предпринимаемые им меры обыкновенной предосторожностью. Но кто знал его лучше как человека прозорливого, бдительного, удивлялся гораздо меньше, и его поведение представлялось им вполне естественным. Ведь лишь благодаря его осмотрительности, умению многое предвидеть и предупреждать измену, способности проявлять особенную суровость в отношении тех, кто допустил нечестный поступок, общество все еще продолжало свою деятельность.

Погруженный в свои горестные думы, Клемент не замечал, что за ним следят. Когда он куда-нибудь шел, в некотором отдалении шли и его преследователи, а как только он останавливался, то же делали и они, смотрели туда же, куда смотрел он, причем особенно пристально на людей, с которыми Клемент встречался и разговаривал. Когда же он возвращался домой, они оставались на улице, по одному на каждом углу, чтобы рассмотреть всякого, кто входил к нему и выходил.

К счастью для преследователей, старый господин Наттерер был в отъезде и не знал, что дом его состоит под надзором, иначе это вряд ли ускользнуло бы от его внимания. Но он опять уехал на охоту, которой теперь посвящал гораздо больше времени, чем прежде, так как со смертью жены находил в доме сплошной беспорядок и ему все чаще приходилось ссориться с экономкой.

Клемент долго размышлял, следует ли ему выполнить просьбу Ксаверы и посетить дом «У пяти колокольчиков» в столь торжественный для его обитателей вечер или лучше по-прежнему избегать встреч, пока каким-либо образом не прояснится опутавшая его сумятица мыслей и чувств. Но кто же разгадает эту загадку и объяснит ему все? Одна она могла, наконец обязана была сказать ему, где правда, где ложь и должен ли он пасть перед ней на колени, прося прощения за то, что неслыханно оскорбил ее, или благодарить судьбу, что разгадал ее вовремя, а не тогда, когда было бы уже поздно. Он решил принять приглашение.

В продолжение долгого времени ему не удавалось подойти к ней и переговорить наедине: всегда кто-нибудь вмешивался в их беседу, а не то сама она прерывала разговор, чтобы, против обычного, проявить внимание к кому-нибудь из гостей.

Но вот все сели за стол, и они остались вдвоем, без свидетелей. С прежней своей непринужденностью Ксавера взяла его под руку.

— Идемте, — сказала она с всегда очаровывавшей его дружеской простотой, но в которой сегодня ему почудилось что-то чужое, холодное. — Пройдемся по саду, ведь вы еще не видели, как он иллюминирован в честь бабушки. А убранство нашего грота, осмелюсь утверждать, вам понравится куда больше, чем прежде. Ведь вы любите его, не правда ли?

Клемент в ответ лишь молча кивнул головой, будучи не в силах найти ни одного уместного в этом случае слова, ни одного звука. Ему казалось, она намеренно уводит его в грот, чтобы там спокойно переговорить обо всем. Но когда он заметил, как дрожит ее рука, ему, подумалось, что если она невинна в отношении к нему и ему одному безраздельно принадлежит ее сердце, то ее страдания куда горше тех, что испытывает он.

Она вдруг умолкла. Они опять шли по тем же дорожкам, по которым ранее столько раз, с такой тихой радостью прохаживались под величественный звон вечерних колокольчиков, при нежно улыбавшейся им луне. Как были они счастливы, ибо их сердца и уста говорили одни только святые, светлые слова! Как были они тогда достойны любви!

Но теперь Клементу казалось, что в саду, как и в душе его, все переменилось. Знакомые, милые ему уголки глядели на него так же холодно, как Ксавера. В свете разноцветных фонариков, встречавшиеся им на пути цветы выглядели то бледными, как ее лицо, то угрожающими, как ее взгляд. Деревья, высокие, холодные, как вся она, обиженно прятали от него свои кроны в черном небе над освещенным садом.