Дом у железной дороги (СИ)

Я прихожу в себя не сразу. Ощупываю затылок, свое лицо, чтобы убедиться, что на мне нет никаких ран, и подскакиваю к зеркалу (в глазах темнеет, меня подкашивает, но я успеваю схватиться за стол, чтобы устоять). По всей нижней части размазана кровь, а скула горит и алеет от его руки. Касаюсь ее и понимаю – Олег никогда еще не бил меня. Никогда не позволял себе поднять на меня руку (и наверняка даже не думал об этом).

И тут мне становится так тошно от себя. От того, что я делал несколько минут назад, от того, кем я стал, оттого, что я все еще я. Отворачиваюсь от зеркала и подхожу к двери, осматривая ее, надеясь, что Олег оставил щель для того, чтобы я мог выйти.

Дверь была захлопнута.

Он приходит ко мне спустя время. Угрюмый такой, плотно сжимающий губы. Молча ставит на стол ужин: жареные овощи, картофель по-деревенски с домашним соусом и травяной чай. Разворачивается уже, чтобы уйти, но я его останавливаю

А он не смотрит на меня. Весь из себя униженный и оскорбленный, ей-богу. Только сквозь зубы цедит: «Что вам».

Обвиваю его руку своими и трусь щекой о плечо. Ему нравится, когда я веду себя, как домашний. Ему нравится, когда я становлюсь покладистым. Ему нравится, когда я смотрю на него влюбленными глазами – даже если в этот момент мои мысли совсем далеко от него. Ему нравится, когда я извиняюсь. Нравится чувствовать, что он выше меня. И его взгляд смягчается.

Разворачивается ко мне, ладонь прижимает к опухшей щеке и извиняется уже сам. Спрашивает, принести ли лед, а я головой мотаю. Говорю, будет мне урок на будущее. И так ему это нравится, так удовлетворенно он смотрит, что я понимаю – можно и потерпеть.

Прошу посидеть со мной. Конечно же, соглашается. И даже относит поднос обратно наверх, чтобы мы могли поужинать, как нормальные люди.

Нормальные люди. Так смешно звучит, когда я употребляю этот эпитет, говоря о нас. Я смотрю на него, не поднимающего взгляд от своей порции, а после то же делает он. Игры в гляделки не получится. Но я смотрю на него снова и понимаю – хуже не придумаешь. Серийный убийца, идущий по головам, и похититель с руками по локоть в крови. Мы – два неполноценных человека, исповедующихся несуществующим богам, не надеющихся даже на Ад. Мы не Бонни и Клайд и даже не Лукас и Тул. Мы два неполноценных человека, которые никогда не войдут в историю, чьи действия никогда не отразятся на будущем. Кого совсем скоро забудут. Будут вспоминать обо мне – как о бесследно исчезнувшем создателе сайта. Будут вспоминать о нем – как о наверняка главном подозреваемом в моем деле. Очаровательная сводка новостей за прошлый месяц.

Меня ломает. Скручивает, выворачивает, раздавливает. Я слышу треск своих костей и начинаю выть, извиваясь все больше. Мои руки горят. Я вижу огонь, охвативший мои ладони, и прижимаю его к своему горлу, чтобы заглушить вопли.

Мне надо выпустить энергию. Во мне накопилось слишком много ненависти – к себе в первую очередь. Во мне бурлит кровь, но я хочу пустить чужую. Нож – мой идеальный спутник всю мою жизнь. Холодный, всегда острый, входящий в масленое тело так легко, скользящий и быстрый. Моя изнанка клокочет и хочет превратиться в лицевую часть меня. Моя кожа выворачивается, обнажая все мясо, и все ощущения сливаются в одно.

Я кричу все громче и сжимаю свою шею руками, чувствую, как кислороду все сложнее проникать в легкие, и душу, душу, душу себя все сильнее, пока перед глазами не темнеет, и я не раскидываю руки в стороны. Тяжело дышу, а чернота расползается в стороны чернильными пятнами, принимая форму легких.

Я хочу убивать. На меня накатывает волнами. Хочу убивать. И не могу думать ни о чем другом. Хочу схватить нож и кромсать, кромсать, кромсать, кромсать, заливая кровью все вокруг. Я хочу слышать предсмертные хрипы, хочу видеть их глаза, наполненные ужасом, я хочу вырезать из них органы.

Я убил впервые в шестнадцать лет. Многие начинают с животных – чушь. Животные не портят мир, животные не загрязняют мой родной город. Я видел, с самого детства видел угрозу в них: алкоголиках, бомжах и наркоманах, швыряющих свои тела по углам, оставляющих свое дерьмо в переулках и портя жизнь достойным гражданам. Они – главная угроза. И я лишь услужливо облегчал работу милиции, забившей на этих отбросов.

Я убил впервые в шестнадцать лет, когда снова сбежал из проклятого «Солнца». Ко мне пристал какой-то пьяница у церкви. Просил милостыню, а от него несло перегаром так, что можно было опьянеть самому. Я убил его. Вскрыл ему горло розочкой. Была глубокая ночь, и в «Солнце» уже четыре часа как был отбой. А я продолжал терзать тело этого урода: я бил его камнями, резал осколками бутылки и разбивал его голову кирпичом. И я стоял в лунном свете, как ночной супергерой. Весь в его грязной крови, но с расправленными плечами и вздернутым подбородком.