Дом в соснах

– Прошлой ночью ты казалась очень расстроенной. Я волновался. – Она подумывает объяснить, почему она была расстроена, но не делает этого, потому что какой от этого толк? Фрэнк лжец. Ей просто нужно заставить его остановиться. – Майя?

– Я здесь. – Она берет беспроводной телефон и выходит на крыльцо, чтобы не разбудить маму.

– Чем сегодня собираешься заниматься?

– На самом деле я очень занята… – говорит она так мягко, как только может. – Мне нужно многое сделать, прежде чем я уеду… Послушай, я думаю, что нам больше не стоит встречаться.

Кажется, это самый простой способ – быстро и по существу. И это правда, что она хочет провести то немногое время, которое у нее осталось, с людьми, по которым она будет скучать больше всего: со своей мамой и с Обри. Майе жаль только, что она не поняла этого раньше.

Фрэнк долгое время молчит.

– Хорошо, – произносит он. – Круто. Никаких проблем. – Она выдыхает. – О, только я еще звонил, чтобы попросить у тебя номер Обри, – добавляет он, – надеюсь, это не покажется тебе странным.

Внезапная вспышка ревности, казалось бы, неизбежна, и еще вчера этот вопрос пробил бы дыру прямо в Майе, но сегодня ей трудно не рассмеяться над жалкой попыткой Фрэнка заставить ее ревновать.

– Конечно, – произносит она с нарочито вежливым безразличием. – Почему бы и нет. У тебя есть ручка?

– Н-да. – Утвердительный ответ сквозь стиснутые зубы.

– Четыре-один-три… – начинает она. Но потом ей приходит в голову, что Обри, вероятно, не хотела бы, чтобы Фрэнк звонил ей.

– Алло?

– Знаешь, – говорит Майя, – наверное, мне следует спросить, прежде чем давать ее номер.

Фрэнк издает мрачный, саркастический смешок.

– Как так получается, – интересуется он, – что ты можешь ревновать к Обри и в то же время так явно смотреть на нее свысока?

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь, – раздражается она. – Послушай, Фрэнк, я должна…

– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты же не хочешь, чтобы я ей звонил, не так ли?

Майя крепче сжимает телефон.

– Честно говоря, мне все равно, что ты делаешь, Фрэнк.

– Ты не хочешь, чтобы я ей звонил, но в то же время сама не хочешь ей звонить. Я видел, как ты с ней обращаешься, будто она ничего для тебя не значит. Будто она какая-то простушка, а ты нет. Будто ты умнее, ты уезжаешь, а она неудачница из-за того, что остается здесь.

– Что?! Да я…

– И теперь ты делаешь то же самое со мной. Бросаешь меня, потому что я недостаточно хорош. Точно так же, и я этому свидетель, как ты бросала свою лучшую подругу и собственную мать всякий раз, когда у тебя появлялось занятие получше. – Ее глаза щиплет от слез. – Мне просто интересно: есть кто-нибудь, кому ты предана?

– Пошел ты, Фрэнк. Никогда больше мне не звони. – Она вешает трубку.

Но Фрэнк звонит снова. И снова, и снова.

В конце концов ей приходится рассказать об этом своей маме, которая взяла отгул на работе и явно вздохнула с облегчением, услышав, что их отношения закончились.

– Мы просто оставим звонок выключенным, – говорит мама. – Я уверена, что он все поймет. Давай уйдем из дома, займемся чем-нибудь.

Майя чувствует, что предвкушение отъезда витает в воздухе, когда они тем же днем поднимаются на гору Буске. Она помнит, что в детстве маме приходилось часть пути нести ее на руках. Теперь они идут прямо вверх по склону, не останавливаясь, то попадая под застывшую тень кресельного подъемника, то выходя из нее. Мама, как обычно, поет йодлем, когда они достигают вершины, что раньше всегда смущало Майю, но сегодня вызывает у нее улыбку, и когда она смотрит на море из болиголова и белых сосен и видит вдалеке свой родной город, он кажется ей красивее Альп. Она не может объяснить ту нежность, которую сегодня испытывает, и не только к своей маме, но и к Питтсфилду. Быть местным жителем – значит знать реку Хаусатоник, ходить вдоль нее, возможно, пересекать ее каждый день по дороге в школу, но не иметь возможности купаться в ней, потому что General Electric загрязнила реку полихлорированными дифенилами. Это значит повзрослеть либо до того, как GE ушла – во времена праздничных витрин в England Brothers, фургона с попкорном на Парк-сквер и вечерних прогулок по Норд-стрит по четвергам, – либо повзрослеть после. Майя так долго хотела выбраться из Питтсфилда, но теперь, незадолго до отъезда, ей кажется, что она видит его глазами того, кто уже уехал.

* * *

Лето на исходе, свет окрашен в оранжевый, и впервые за долгое время на улице не слишком жарко. Майя паркуется на улице перед двухуровневым домом Обри. Уже достаточно поздно, и большинство птиц затихли, но одинокий пересмешник поет в зарослях цикуты перед домом.

Обри снова вяжет на крыльце, закинув босые ноги на деревянные перила. На ней обрезанные шорты и футболка D.A.R.E., она еще не одета для концерта, просто Майя пришла рано.

– Привет, – говорит она. Крыльцо скрипит, когда она пересекает его и садится на пластиковый стул для патио.