Дом Весталок

— Я хочу, чтобы вы простили этого молодого человека и освободили его!

Рампсинит посмотрел на нее в ужасе. То, о чем она просила, ему не хотелось делать, но не было и никакой возможности отклонить ее просьбу. Затем он просто улыбнулся:

— Почему бы и нет? — сказал он. — Тайна раскрыта, серебро возвращено, потайной вход запечатан. Я думал, что этот вор — самый умный человек в Египте, но ты оказалась еще умнее его, Найя!

Над головой пролетела еще одна падающая звезда. В тисовых деревьях застрекотали сверчки. Я размял конечности.

— И я полагаю, что они поженились.

— Так гласит история. Вполне логично, что такая умная женщина, как Найя, согласилась бы выйти замуж только на такого умного молодого человека, как тот вор и улучшить свой статус куртизанки. С серебром, которое она добыла, и сообразительностью их ума, я не сомневаюсь, что они зажили бы очень счастливо.

— А царь Рампсинит?

— Его до сих пор почитают как последнего из добрых царей до того, как Хеопс начал долгую череду бедствий. Говорят, что после того, как тайна пропавшего серебра была разгадана, царь Рампсинит спустился в то место, которое греки и римляне называют Аидом, и играл в кости. с Деметрой. Одну партию он выиграл, а одну проиграл. Когда он ушел в подземное царство, она дала ему золотую салфетку. Вот почему жрецы завязывают себе глаза желтой тканью, когда следуют за шакалами в храм Деметры в ночь на весенний праздник…

Должно быть, я задремал, потому что пропустил остальную часть новой истории, которую начала Бетесда. Когда я проснулся, она молчала, но по ее дыханию я понял, что она еще не спала.

— Бетесда, — прошептал я. — Какое было твое самое большое преступление? И твоя самая большая хитрость?

Помолчав секунду, она сказала:

— Я думаю, что они оба еще впереди. А у вас?

— Иди сюда, я прошепчу их тебе на ухо…

Ночь стала прохладнее. Постоянный бриз мягко подул из долины Тибра. Бетесда встала со своего диванчика и подошла ко мне. Я поднес губы к ее уху, но секретов не прошептал. Вместо этого мы занялись кое-чем другим.

А на следующий день, на улице серебряных дел мастеров, я купил ей простой серебряный браслет — на память о той ночи, когда она рассказала мне историю о короле Рампсините и его хранилище серебра.

Завещание в пользу друзей

Луций Клавдий был невысокий полный зеленоглазый человек, круглолицый и румяный, с маленьким пухлогубым ртом, рыжими с заметной проседью волосами вокруг лысой макушки и толстыми короткими пальцами. Имя Клавдий говорило не просто о знатности, но о принадлежности к роду патрициев — к одному из тех немногих семейств, что стояли у истоков Рима и сделали его великим — или же сумели убедить всех, что это благодаря им Рим достиг своего нынешнего величия. Как известно, далеко не все патриции богаты — с течением столетий даже самые состоятельным семьям случается придти в упадок; но к Луцию это явно не относилось. Золотое кольцо с печаткой и два других — одно серебряное с ляписом, другое белого золота с кристаллом из чистейшего изумрудно-зелёного стекла — красноречиво свидетельствовали, что и сам Луций, и его предки принадлежат к числу счастливчиков, избежавших превратностей судьбы. С кольцами приятно гармонировало золотое ожерелье с бусинами из стекла, также безукоризненными, поблёскивающими на покрытой рыжими волосами мясистой груди. Тога моего собеседника была из лучшей шерсти, а башмаки — из кожи отличной выделки. Словом, мой посетитель выглядел, как подобает патрицию. Правда, нельзя было сказать, что черты его дышат благородством или в них светится ум; но они выражали добродушие, он был учтив, ухожен и хорошо одет. В общем, Луций Клавдий производил впечатление человека благополучного, и я охотно поверил бы, что у него нет никаких неприятностей, не обратись он для чего-то ко мне.

Мы сидели в маленьком садике в моём доме на Эсквилине. Было время, когда человек его круга побрезговал бы переступить порог дома Гордиана Сыщика; но за последние пару лет, я, похоже, сделался респектабельным. Полагаю, этой переменой я обязан Цицерону — преуспевающему адвокату, на которого мне как-то случилось поработать. Видимо, Цицерон одобрительно отзывался обо мне в кругу своих коллег, упоминая, в частности, что он однажды пустил Гордиана Сыщика пожить под свой кров, и как оказалось, этот самый Гордиан Сыщик, вынюхивающий сведения по притонам среди шлюх и головорезов, тем не менее, отличается вполне пристойными манерами, не чавкает за столом и даже умеет пользоваться домашней уборной, не путая писсуар с супницей. Так что теперь ко мне заглядывает и чистая публика.

Луций Клавдий сидел передо мной, нервно теребя своё ожерелье. Потом он неловко поёрзал на стуле, на котором едва умещался, и с трогательно робким видом несмело протянул мне свою чашу.

— Можно ещё вина?

— Ну, конечно. — Я хлопнул в ладоши. — Бетесда, ещё вина моему гостю! Самого лучшего, из глиняной зелёной бутыли.