Дом Весталок

— И всё же я, пожалуй, пойду, если сосед позовёт меня. Посмотрю, что там творится. А уж этим непонятным лемуром на Палатине точно стоит заняться. Корнелия обещает хорошо заплатить. При наших расходах это совсем не лишнее.

Бетесда недовольно пожала плечами. Решив, что надо бы переменить тему, я обратился к Эко.

— Кстати, о расходах — чему твой учитель научил тебя сегодня? Дерёт он за свои уроки будь здоров, так что учить должен хорошо.

Эко тут же вскочил и побежал за своими табличками и стилосом. Едва он выбежал из комнаты, пренебрежительное выражение на лице Бетесды уступило нескрываемому беспокойству.

— Ты как знаешь, — сказала она уже совершенно другим тоном, — но твой друг Луций Клавдий прав. Разбирайся с этими лемурами или кто они там, если считаешь нужным, но Эко в это не впутывай. Он учится — вот и пусть сидит дома и учится. Здесь до него не доберутся ни злые духи, ни злые люди.

— Ты права, — кивнул я.

В тот вечер, вопреки опасениям, сосед не послал за мной. Не окликнул он меня и на следующее утро, когда я проходил мимо его дома, спускаясь с Эсквилина; но я точно знал, что он дома и не спит, потому что ветер доносил из его сада запах горящих листьев.

Накануне я обещал Луцию и Клавдию, что с утра зайду; на прежде, чем отправиться на Палатин, я хотел побывать ещё кое-где. Несколько тихонько заданных нужным людям вопросов, подкреплённых несколькими сунутыми им же монетами, позволили мне узнать достаточно, и очень скоро я уже стоял перед узким домишком, втиснутым в ряд таких же узких домишек. Все они выглядели так, будто простояли тут лет сто, не меньше. Узенькая тихая улочка избежала городских пожаров; застройщики почему-то обошли её стороной. Я словно перенёсся в простой Рим прежних времён, когда каждая семья, будь она богатая или бедная, жила в своём маленьком доме — ещё до того, как богатые стали строить просторные особняки, а бедные скучились в многоэтажных инсулах. Здесь и ютилась семья Фуриев, после того, как их муж, сын отец и брат был объявлен врагом Рима и обезглавлен.

На стук дверь отворил огромного роста и могучего сложения раб — пришлось отступить на несколько шагов, чтобы смотреть на него, не задирая голову. Явно телохранитель, а не привратник, как в состоятельных домах.

— Мне надо видеть хозяина.

Раб смотрел грозно.

— Если бы ты пришёл по делу, то знал бы, что в этом доме давно уже нет хозяина.

— Я просто оговорился, я конечно же, хотел сказать «хозяйку».

— Ты снова оговорился или не знаешь, что после смерти сына с хозяйкой случился удар? — рыкнул раб. — Ни хозяйка, ни её дочь никого не принимают

— Но я имел в виду вдову Фурия…

Но раб уже захлопнул дверь у меня перед носом.

Услышав за спиной хихиканье, я обернулся. Беззубая старуха-рабыня подметала перед домом напротив.

— К Сулле пробиться было легче, чем к ним.

Я с улыбкой пожал плечами.

— Они всегда такие неприветливые?

— Они ни за что не пустят к себе незнакомого. Чего ж тут удивительного, если в доме только женщины и ни одного мужчины, не считая телохранителя. Им приходится быть осторожным.

— И с тех пор, как не стало Фурия, они так и живут одни?

— А ты знал Фурия?

— Не то, чтобы знал; но я о нём слышал.

— Это ужасно — то, что с ним сделали. Никакой он был не враг Сулле — он вообще был не такой человек, чтобы вмешиваться в политику и с кем-то враждовать. Не тот характер. Он и шелудивого пса не прогнал бы от своего порога.

— Однако же его брат сражался против Суллы.

— Так то брат. Я знала их обоих, когда они были ещё детьми. Они выросли у меня на глазах. Фурий всегда был такой тихий, такой спокойный мальчик. Мухи не обидит. Он и взрослым оставался таким же. Осторожный, спокойный, ни во что не вмешивался. Философ, а не воин. Кто-то оговорил его, что он враг Республики, и его убили и обобрали до… — Она прекратила мести, выпрямилась и откашлялась. — А ты кто будешь? Пришёл донимать несчастных женщин?

— Вовсе нет.

— Забудь и думать. Не видать тебе ни его сестры, ни матери. После того. Как Фурия не стало, а с его матерью случился удар, они не выходят из дому. Может, и слишком долго для траура; но теперь у них никого не осталось. На рынок ходит вдова с маленькой дочкой; они обе до сих пор носят чёрное.

Как раз в это время дверь дома отворилась, и появилась высокая светловолосая женщина в чёрной столе. Рядом, держась за её руку, семенила маленькая девчушка с чёрными кудряшками. По пятам за ними следовал давешний верзила-раб; он закрыл входную дверь. Проходя мимо, он бросил на меня недовольный взгляд и грозно нахмурился.

— На рынок пошли, — прошептала старуха. — Всегда выходят в это время. Малышка такая серьёзная. На мать совсем не похожа — та светлая. А девочка вся в тётю, как две капли воды.

— В тётю? Не в отца?

— И в него, конечно же…

Я ещё немного поболтал со старухой, а потом заспешил за вдовой. Я надеялся. Что мне удастся поговорить с ней; но великан-телохранитель ясно дал понять, что мне не следует приближаться. Понаблюдав, как вдова делает покупки на мясном рынке и убедившись, что поговорить с ней нечего и думать, я отправился на Палатин.