Дом Ворона

– Проклинаю этих пятерых пастырским проклятием! – Свенссону казалось, что его наполняет огонь. Волосы шевелились на голове, выпрямляясь, как это с ним бывало иногда во время грозы. Руки сжали Писание так, что пальцам стало больно, и он почти видел, как от них поднимается дым. Восторг и воодушевление охватили его, Свенссон знал, что сможет заразить этим и остальных. – Проклинаю их за смерть наших братьев, за горе наших жен, за плач наших детей! Пусть не примет их милосердная Мать, пусть добрый Отец отвергнет их. Проклинаю негодяев и захватчиков, проклинаю насильников и убийц, принесших горе на мою землю!

Белые свертки содрогнулись, словно к мертвецам на мгновение вернулась жизнь, и Свенссон увидел, как по ним расплескалось алое. В воздухе повис густой запах крови и тления. Ужас и восторг, который почти отрывал от земли, охватил Свенссона. Он никогда не видел пастырского проклятия, только читал о нем – и теперь видел своими глазами, что Двое услышали и приняли его слова.

Это было страшно и радостно. Это было смертью и спасением.

Все поднялись на ноги, заговорили одновременно, кто-то вскрикнул… Свенссон отчетливо услышал, как над собравшимися пролетел шепот:

– Святой… он святой!

– Святой проклял вас, негодяи! – прокричала Айлина. Гранвилл не то что побледнел – посерел, как мертвец. Глаза Равены заволакивало слезами, но Свенссон видел, что ее наполняет восторг – чистый, подлинный, возвышенный.

– Но у вас еще есть возможность искупить грехи. – Свенссон говорил негромко, но его голос услышали все. Он увидел, как одного из людей Гранвилла бьет крупная дрожь, словно он подхватил болотную лихорадку. – Идите со мной, сражайтесь на моей стороне и на стороне народа – и тогда Двое простят вас! Я Робин Хонни, пастырь слепых, и я обещаю, что приведу вас к свету.

Он не думал, что кто-то из людей Гранвилла в самом деле последует за ним – просто быстрым шагом спустился с кафедры и двинулся в сторону второго выхода, жалея лишь о том, что не смог по-настоящему попрощаться с дочерью. Но тут в храме обрушились голоса и крики, затопала добрая дюжина ног и Свенссон услышал:

– Подождите! Декан, мы с вами!

Он обернулся. Мужчин действительно было шестеро. Один из них, черноволосый, с изуродованным ухом, нервными движениями сдирал с себя мундир, словно нашивка с вепрем прожигала его руку до кости.

– Идемте, – кивнул Свенссон. – Идемте, дети.

* * *

Столица погрузилась в траур.

Повсюду висели черные знамена с серебряным волком. Горожане закрывали окна ставнями, опускали шторы, и мир окутывала густая тишина. Стоя рядом с Эдвардом в поминальном зале, Клер смотрела на короля, лежащего в гробу. Малоун был одет в белое, складки ткани на шее были скреплены тяжелой брошью с волчьей головой. Впервые король выглядел спокойным, словно наконец-то завершил важное дело.

«Ворон победил», – подумала Клер. В бронзовых курильницах дымились пирамидки благовоний, язва на шее мертвеца была густо замазана гримом, но Клер не могла не думать о том, что сейчас такие же язвы уже начинают проступать на коже Эдварда.

– Как ты себя чувствуешь? – негромко спросила она. Эдвард словно очнулся от сна, он перевел взгляд с мертвеца на Клер и неопределенно пожал плечами.

– У меня ничего не болит, – ответил он. – Даже странно.

Потом, когда они пришли из поминального зала в покои Эдварда, принц принялся расстегивать камзол и рубашку.

– Осмотри меня, Клер. Внимательно осмотри, – попросил он.

Эдвард разделся, встал перед ней, опустив руки вдоль тела, и она вспомнила их первую ночь. Тогда они занимались любовью так, словно в мире не было никого, кроме них. Словно они открывали новый мир с каждым движением, и он был прекрасен и чист. Клер осторожно прикоснулась к плечу Эдварда, там была родинка, похожая на месяц. Когда-то Эдвард сказал, что это у него от матери. У ее величества Кетт была такая же.

Эдвард не помнил свою мать. Однажды он сказал Клер, что если бы Кетт Бренуи была жива, то Малоун никогда не посягнул бы на престол. Он был бы вполне счастлив другой, спокойной и семейной жизнью.

– У меня что-нибудь есть на спине? – глухо спросил Эдвард. Клер пробежалась кончиками пальцев по шраму под лопаткой – когда-то принц неудачно упал с лошади.

– Нет. Просто чистая кожа. – Клер прижалась к Эдварду, чувствуя, что теряет его прямо сейчас, в эту минуту, и это ощущение потери было таким ярким, что становилось трудно дышать.

– То есть проклятие… – начал было Эдвард и осекся. Откуда-то издалека донесся тоскливый удар колокола – столица горевала по своему государю. На закате Малоуна похоронят и Эдвард, его наследник, примет корону Дарангвара.

– Ни единой язвы, – ответила Клер. – Хотя прошло уже много времени.

Кажется, она знала ответ, но не могла найти в себе силы, чтобы произнести его вслух.

– Почему оно не действует? – Эдвард отошел и принялся одеваться; но потом опустился на край кровати, комкая в руках черный шейный платок. – Отец умер от него, я тоже должен умереть. И бисалли не благословлял меня, это точно… Какое благословение – я хотел убить его, когда он приземлился в саду!