Дома моей души

Иногда вечерами мы рассматривали бабушкино богатство, хранящееся в маленьком сундучке, отмытом ею до блеска, сияющем темными переливами благородного красного и бордового, который бабушка называла чудным и сказочным словом «ларец». Но нам с братом это было неинтересно. Мы не могли понять, чего это мамка и бабка так долго разглядывают чудно одетых незнакомых дяденек и тетенек и чего это бабушка плачет, молча, пытаясь скрыть слезы от нас с братом. Мы затихаем, жалея её, непутёвую. Так её называли некоторые тёти-соседки.

Кто эти непутевые, мы не знаем. Наверное, те, кто плачет, разглядывая неинтересные карточки, старые, с облезлыми краями. Нам хотелось поиграться с сундучком, проверить, плотно ли прикрывается крышечка, хотелось оторвать красивые бомбышечки, похожие на змеек по её краям. Стόящих карточек было совсем немного, тех на которых был пароход с какими-то дядьками и красивой молодой тетей с косой между ними. Пароход был с трубой и дым валил из неё, как взаправдашний. Стόящий13 пароход. Вскоре мы изучили эту карточку наизусть, другие мы смотреть не хотели, не интересно.

Каждый раз наша бабка прятала свой ларчик в шкаф под ключ, и, на наше канючение, дать его поиграть, говорила, успеете еще. Но мы не огорчались.

Нас ждал Пых в огороде и большие лопухи для пряток.

Сибирское лето заканчивалось.

Отец забрал нас от бабушки, пароход шел последним рейсом в наш Затон. Она долго машет нам рукой и не уходит с пристани.

Мы едим конфеты и не понимаем, почему наша бабушка стала грустной, ведь так весело ехать на пароходе домой, где нас ждут наши друзья.

Больше этот дом нам не пришлось увидеть.

На следующий год бабушка распрощалась со своей престижной работой и пошла работать на пароход простой поварихой. Она не выдерживала больше одиночества в опустевшем доме.

И почему-то попросилась на буксир.

Глава 9

Остяк, стерлядка и рогожа

Следующее лето мы с братом проводили на трех пароходах попеременно, у мамки с папкой, иногда у деда, и у … нашей бабушки на буксире.

Мы давно нашли себе занятия по интересам. Брат почти прописался в машинном отделении, а я на мостике.

И я вновь с папой на капитанской14 вахте.

Я закрываю глаза на минутку, свет бакенов впереди и радуга брызг моих любимых плиц15 во сне сливаются в одну феерическую картину.

И вдруг громкий голос над туманной дымкой утренней реки, разносящийся эхом к еще не высветленным первыми лучами берегам:

– Эй, капитань, купи стелядку!

– Да мы вчера покупали!

– Купи, капитань, свезий, клупный! – голос остяка в обласке взывал к самому сердцу почти бога, проплывающего мимо их тихого, без света и радио селенья, на шумном, ярко освещенном пароходе- видении, которое вот-вот скроется в утренней дымке, и ему никогда уже его не догнать. Как не догнать и сегодняшнего везения, только вытащил сети с крупным уловом, а тут и пароход.

Я сразу же просыпаюсь и кричу:

– Папа, не покупай! Я не хочу!

– Но что делать, команда хочет есть, а остяку надо помочь.

Пароход останавливается, матросы подают чалку остяку. Я смотрю сверху на шевелящееся, сверкающее в утренних лучах месиво из крупных рыбин, заполнившее обласок почти до краёв, и не смею перечить отцу. Понимаю, что остякам надо помогать.

Вахтенный матрос разбудил артельного16.

Матросы быстро перегрузили стерлядку и перенесли в обласок провизию, завернутую в серую, грубую, оберточную бумагу. Последним матросы выносят ящик из грубых занозистых досок с жигулёвским пивом, подарок от капитана.

Остяк обмяк от свалившейся на него удачи, он щурит свои узкие глаза в лучах утреннего солнца и кричит, задирая голову наверх:

– Эй, капитана! Спасиба!

Я до сих пор помню все происходящее.

И вижу глаза остяка, смотрящие вверх на капитанскую палубу и на моего отца с невыразимой, щемящей душу радостью.

И моего отца, стоящего у края мостика, пытающегося жестом выразить уважение к этому безвестному рыбаку из глухой таёжной деревни. И глаза матросов и редких пока пассажиров, смотрящих на человека, стоящего на краю капитанского мостика в развевающейся шинели, похожего в эту минуту на прекрасное изваяние.

Поистине, я рада своим глазам разного цвета. Благодаря им, я вижу всё как обычно и одновременно вижу ауру души каждого человека и предмета. Но, пока мне пять лет и я не понимаю этого, считая, что так у всех.

Много позже я пойму свой дар, видеть все, как в замедленной съёмке, переносясь зрением души назад и вперёд по времени. Я вижу чувства и желания человека и могу вызывать их из своей памяти, как из архива цветных слайдов, вновь и вновь радуясь или огорчаясь пережитому не только мною, но и людьми, с которыми я соприкасалась по жизни.

Вот и этот пожилой остяк, получивший поистине королевский по тому времени подарок. Я вновь радуюсь вместе с ним, и моё сердце щемит, вместе с его сердцем от тех, нахлынувших на него чувств, состоящих из смеси восторга и непонятной грусти от проплывающей мимо чужой, не похожей на его жизнь, соприкоснувшихся

на несколько мгновений.