Дома моей души

Вот и сейчас матросики ныряют в реку, готовые, кажется, прорыть тоннель вдоль её дна. Пароход всё больше и больше сдает «назад, малый ход». И еще немного, и за борт готовы были прыгнуть добровольцы из числа пассажиров. Хотя команда старалась не шуметь, но дерганый, рваный ход парохода разбудил некоторых пассажиров, уснувших после ужина. Один, взъерошенный со сна, дяденька подошел к проводницам, шушукающимся на лестнице, подальше от кают. Когда он понял, с чем связано «ученье», то спросил:

–А Ваше «ученье» не с тем ли пацанчиком связано, что спит в дорожке. При мне залезал?

Когда моя белая, как полотно мамка вытаскивала Вовку за ноги, он не мог понять, чего все собрались около него. Наш друг понёс его, разоспавшегося от сытных бабушкиных пирогов в папкину каюту.

Пароход уже набирал ход. Стекла в окнах кают потихоньку дребезжали радостную мелодию.

К нам бежала кастелянша с ключами от свободной каюты. Отец на мостике что-то говорил матросам. Те были горды своим речным братством. Потихоньку всё утихомиривалось. Вовка так до конца и не проснувшись, сладко дрых в «нашей» с ним ночной каюте.

И мамка, без сил упавшая на моё место в этой каюте, впавшая в целительное забытьё, не заметила, как я счастливо улизнула к отцу на вахту.

Запасной тулуп ждал меня. Мягкая кожаная лавка в капитанской рубке была в моём распоряжении. Я высунула из тулупа только свои глаза и взлохмаченный «чуб».

Рулевой крутил штурвал. Папка о чем – то разговаривал по переговорной трубе с машинным отделением.

И вновь из глади реки чудесным образом появляются приветливые бакена. Мои любимы плицы тихо поют гимн воде и пароходу.

Я прикрыла глаза, и створы с бакенами стали мигать всё ярче и чаще.

А снизу доносилось:

–Спи-и! Плиц-плиц!

Начиналась новая капитанская вахта.

Но всё когда-то или заканчивается или начинается. Закончилось моё последнее гостевание у деда с его бабушкой.

Мое царское пальто, их подарок, лежит в свертке, рядом со всеми нашими вещами, приготовленными мамкой, чтобы не оставить их на пароходе. И моя школа из некоей неопределённой и незнакомой мне зоны нависла надо мной необходимостью добровольного списания из рейса.

Шли последние дни августа перед моим поступлением в школу.

Нам с мамкой и Вовкой предстояло впервые покинуть пароход задолго до конца навигации.

Мы шли в порт приписки.

На следующий день мы втроем сошли на дебаркадер перед отходом парохода дальше в рейс. Мы долго машем отцу и всем друзьям руками под «Прощание славянки», несущееся с парохода.

И до сих пор, когда звучит «Прощание славянки», я вижу, совсем рядом, капитанский мостик и палубы парохода. Рукой подать до спасательных кругов с надписью «Механик Акимов». Но шалман между пароходом и дебаркадером расширяется и уже не впрыгнуть даже на корму, хотя между нею и дебаркадером еще каких-то полметра. А нос уже давно делает крутой разворот.

«Как провожают пароходы, совсем не так как поезда,

Ночные медленные воды, не то, что рельсы в два ряда…».

Пароход, развернувшись, взял курс на следующий город. Волны, радостные, что шалман скукожился и пропал, весело бьют о деревянный борт дебаркадера.

Провожающие смотрят на резво удаляющийся пароход. И машут платками. Еще видно, что на корме, на пассажирских палубах, столпились отъезжающие и машут ответно белыми платками. И вот уже не различить силуэтов. И видны только взмахи платков.

На корме капитанского мостика сквозь белые леера просвечивает черное пятно. Мы знаем, что это наш папка одел шинель. Он заступает на свою вахту. Августовские ночи в Сибири прохладные.

Мы не спешим уходить. Ведь только что вместе с пароходом, красиво развернувшимся, рядом с дебаркадером, вместе с ним ушла в вечернюю дымку частичка нашего бесшабашного, счастливого лета.

Усталые, мы бредем вдоль тихой обезлюдевшей улицы с пассажирского на пригородный плавучий дебаркадер. Мамка тащит большой узел с нашими пожитками и еле волокущего ноги Вовку. Я цепляюсь за узел, пытаясь помочь. Как сейчас я понимаю, моя помощь была дополнительным к узлу грузом.

Но мамка не ворчала на нас, непутёвых. Она уговаривает Вовку не засыпать на ходу:

–Скоро придём!

Вот и пригородный вокзал на взгорке. Он каменный и светится окнами. Но окон в нём гораздо меньше, чем на пароходе. И эти окна светятся тускло и невыразительно. Грустно.

И нам троим грустно остаться без парохода, без друзей – матросов и проводниц. Без сияющих огней пассажирских прогулочных палуб. Без приветливо мигающих створов. Без приветствий встречных. Без моих любимых плиц. Я представляю, как они сейчас весело и убаюкивающее бормочут всем:

–Спать-спать! Плиц-плиц!

А вот и наш катер причалил. Мы бежим с вокзала по большущим длинным трапам с перилами вниз, на дебаркадер, и прямиком на катер.

Катер, подождав еще немного, отходит от этой плавучей пристани и набирает ход.

Мы идем вниз, в трюм катера, и присаживаемся на деревянные лавки с красиво изогнутыми спинками. Пассажиров немного. И мамке не приходится сидеть с нами на коленях. Вовка быстро растягивается на свободной лавке и бессовестно дрыхнет.

Прямо напротив, на другой стороне реки наш Затон.