Домой с черного хода

— Ну почему, почему все они такие противные? — горячо шептала Татуля. — Зачем было все это врать?! Ты понимаешь, они сказали, что отец мой погиб на фронте, а что ты — рабочая в МТС!

— Так ведь по паспорту я действительно рабочая.

— Но ведь это же все неправда… А эта Клавдия Петровна перед концертом сказала мне, что она сама знает, что надо говорить и чтобы я ни в коем случае не возражала. Играла бы себе и все. Очень мне нужно что-то говорить, только зачем врать-то? Что я, лучше что ли играть буду, если ты рабочая?.. А потом ко мне подошел один, очень противный, толстый такой, шепелявый и говорит:

— Танечка, я прекрасно знаю, кто ты и откуда приехала и вот что я тебе посоветую — давай поедем со мной в Барнаул, а оттуда я тебя в Москву отправлю дальше учиться, станешь артисткой.

— Я говорю, «я и так поеду учиться. В Омск». А он захохотал и говорит: «С таким же успехом можешь здесь оставаться. Учиться можно только в Москве, ну еще в Ленинграде, может быть. Давай, говорит, прямо отсюда и уедем».

— Татуля, он, наверное, просто шутил.

— Не шутил он вовсе. Очень противный. А когда я сказала, что никуда не поеду, он говорит: «Ну, как хочешь. Только знай, ты еще не раз пожалеешь, что не поехала со мной. Здесь у тебя все равно жизни не будет». Почему? Он еще долго за мной ходил, а потом Аэлита Сергеевна — ну, директора твоего жена — прогнала его, сказала, чтобы я от нее не отходила. И домой, сказала, вместе поедем… «Тоже мне, говорит, фраер столичный выискался…» Она грубоватая, конечно, но славная.

Было уже совсем светло, когда она, наконец, уснула, пробормотав напоследок сонно:

— Мамочка, а мы с тобой думали, как-то по-другому будет.

Следующий день принес нам улыбку судьбы — из Омска пришла телеграмма: «Экзамены музтехникуме 1 августа приехать надо не позднее 20-го Встретим поможем Телеграфируйте».

Четыре дня волнений, беготни, лихорадочных переговоров с шоферами, взятка в виде отреза шелка на блузку, врученная секретарю партийной организации МТС, без чьего разрешения нельзя было уехать, (не могу вспомнить без содрогания, как по совету Василисы Дементьевны, мы пришли с женой Андрея, Валей к нему домой, и я фальшивым сдавленным голосом сказала: «А вот вашей дочке подарочек из Китая», на что он сказал: «Положьте вон там!» Затем угостил нас квасом, и спросил, не нужна ли в чем его помощь), длительные переговоры с какими-то неизвестными женщинами — переговоры, в которых мне неустанно помогала Даша, без которой я вообще ничего не добилась бы… И, наконец, 18-го июля утром, несколько раз повторив все инструкции, проверив в десятый раз чемодан и сумку, утерев слезы, посидев и перекрестившись на прощанье, мы двинулись всей семьей к МТС, откуда самый надежный шофер Иван Дементьевич повез в Михайловку Таню и дальнюю родственницу Василисиного мужа Аксинью Федоровну, согласившуюся ускорить свой отъезд в Барнаул на какое-то семейное торжество. Аксинья Федоровна клятвенно заверила меня и Дашу, что в Барнауле поможет Тане купить билет на поезд и «самолично» посадит ее в вагон.

Вечером, когда все в доме улеглись, а Морька отправилась на очередную гулянку, я вышла на улицу и села на лавочку у ворот. Ночь была непривычно теплая, темная. Из соседнего Двора одуряюще пахло свежескошенным сеном. Гулянка на этот раз происходила где-то далеко и расстояние смягчало звуки разбитой гармошки, так что иногда они даже начинали казаться музыкой. И вдруг я подумала, что за долгое время это, пожалуй, первый раз, что я сижу вот так одна, без дела, могу собраться с мыслями. Обычно мысли мои метались не хуже меня самой, занятые тем, как накормить детей, как оградить их и маму от Морькиной враждебности и грубости, как справиться со все возрастающими грудами работы. А вечером, отупев от хлопот и усталости, я просто валилась на постель и засыпала быстро и крепко, почти без снов. И вот теперь я могу посидеть одна и подумать. А о чем собственно? Нельзя только допускать мысли, что я сделала ошибку, вер-, нувшись в Россию. Ни в коем случае! Да, мне трудно. И теперь, без Татули, будет еще труднее. Но ведь это только начало. Оно в любой стране было бы тяжелым. Один старенький англичанин, решивший поселиться в Италии, рассказывал мне, как долго, с каким трудом приживался он там. А тут еще страна, разрушенная войной… Правда, в конторе МТС меня сторонятся, но ведь я для них действительно чужая. Зато есть Даша — хороший, отзывчивый человек. Что бы я без нее делала. И директор относится ко мне прекрасно. А жена директора! Как она тогда закричала на пьяных мальчишек…Неожиданно и весьма эффективно. Морька? Морька, конечно, отвратительна, но разве она виновата, что росла во время войны, без отца с больной матерью. О Нинке она по-своему заботится… Господи, до чего же трудна здесь жизнь! Почему? Только нельзя падать духом. Вот если бы удалось переехать куда-нибудь…

— Скучаете без Танюши-то, Вера Константиновна? — спросила неслышно подошедшая Даша.

— Скучаю, Даша. И тревожусь — как она там доберется до Омска.