Домовой

— Затем, что вы очень любите совать нос не в свои дела, — откровенно признался участковый. — Решил предупредить заранее, если вдруг вы что-то задумали.

— С чего вы взяли? — уже откровенно возмутилась я.

— А с того, что ваша троица просто так под одной крышей не собирается! — гаркнул он.

Ника, все это время молча наблюдавшая за нашей перепалкой, неожиданно фыркнула и расхохоталась.

— Он думает, я приехала, чтобы еще кого-нибудь прикончить, — хихикала она. — Нашел маньячку…

— Я думаю, что вы слишком привыкли видеть во всем сверхъестественное, — Алексей Михайлович не разделял ее веселья. — И забыли, что люди могут быть не менее опасны. Не суйтесь в это. Я серьезно — если вы что-то задумали, лучше откажитесь, если что-то знаете — расскажите мне! С людьми я разберусь сам.

Когда он ушел, я проследила за ним до моста и вернулась, застав этих двоих на крыльце.

— А мы что-то задумали? — тут же пристал Гришка. Я отвесила ему подзатыльник.

— Нет!

На следующее утро я торжественно провожала Нику до трассы. Она ворчала и ныла — идти далеко, попутку ловить опасно, оставлять меня тут одну еще опаснее, а оставаться — значит обречь себя на существование без горячей воды, нормального туалета и света еще бог знает на сколько времени. Короче — ей не нравилось абсолютно все.

Я вышагивала рядом молча, прекрасно понимая, что сестрица ворчит исключительно из любви к искусству. На улице еще только начало светлеть — я разбудила ее, как только человеческие глаза начали различать очертания домов, поэтому никто не видел, как мы выходим из деревни. К тому же на землю опустился густой, кисельный туман — капли воды оседали в него, как в молоко. Низкое небо заволокло серыми, обложными тучами, из-за которых в воздухе повисла влага. Лес, еще не успевший обрасти зеленью, в этом антураже смотрелся довольно мрачно и уныло, так что Нике сам бог велел гундеть.

— Возвращайся скорее, — попросила я, когда спустя час мы вышли на трассу. Мимо проносились фуры и одинокие легковушки, доказывая, что кроме нас в этом мире живут еще люди. — И… Папе не рассказывай.

Она поджала губы:

— И я все же считаю это плохой идеей.

— Какая разница? — пожала я плечами. — Она единственная.

Возвращаться в пустой дом было странно: с одной стороны я была рада этой тишине и тому, что никто меня не дергал каждую секунду, а с другой… с другой было даже тоскливо. Слишком остро ощущая пустоту своего жилища и собственную беспомощность, я достала из-под кровати пистолет и, примериваясь, взяла его в руку, положив палец на курок. Вот так? Интересно, что чувствует человек, забирая чью-то жизнь? Я, конечно, не невинная овечка, но всегда забирала жизни собственными зубами-когтями. В этом было что-то честное, справедливое, я была частью жизненного цикла. Но пистолет это совсем другое. Одно нажатие — даже смотреть не обязательно — и нет человека. Каково?

Может быть, я никогда этого не узнаю (надеюсь, что не узнаю), но мне хотелось хоть как-то себя защитить прежде, чем Ника вернется. Я не рассчитывала увидеть ее раньше, чем через пару недель — ингредиенты для зелья найти было довольно сложно — и все это время я буду здесь одна. Значит, пришло время научиться драться по-человечески.

С этой мыслью, я вышла на задний двор и, приладив к забору жестяные банки, встала метрах в двадцати, упираясь лопатками в стену дома. Вытянула руку с пистолетом вперед, ощущая его тяжесть, и на всякий случай зажмурилась.

БАХ!

От грохота я на секунду оглохла, а руку, непривыкшую к ощущениям, мотнуло в сторону. С ближайших берез с карканьем сорвалась стая ворон, по спирали взмывая вверх. Да уж… Для тренировок, пожалуй, лучше выбрать менее оживленное место.

Пришлось уходить ниже по течению — в сторону Колосовки — и там стрелять в небольшой рощице. Благо река сносила звуки еще ниже и они терялись, не доносясь до человеческого жилья. Я завела себе за правило выбираться туда каждое утро, пока остальная деревня еще спала. И так шороху навела своим первым выстрелом — соседи потом целый день косились подозрительно.