Домовой

Наверное, я знала о том, чем все закончится еще тогда, когда в первый раз его увидела. Знала внутренним, звериным чутьем. Мы были похожи. Мы одинаково смотрели на мир. Мы подходили друг другу, в равной степени не желая ущемления своей и чужой свободы. И чувствовали примерно одинаково.

Но утро…

Проснулась я еще затемно. Лежала без сна, сгорая от стыда, стоило только вспомнить, что вытворяла. Я, конечно, знала, что между нами есть притяжение, но…

Зверь во мне снова едва не взял власть над человеком — не то, что я была готова позволить.

Стас спал рядом: дышал он глубоко и размеренно, из чего я заключила, что его уж точно муки совести не тревожат.

Слегка успокоенная этим фактом, я снова прислушалась к тишине дома. Надо же… В моем доме так тихо никогда не бывает — то сверчки за стенкой, то дерево скрипит, то огонь в печи щелкает поленьями, или кот в подвале мышкует. А здесь — тишина.

Ранним утром мы выехали из Осинкино и по тряской, размытой талым снегом дороге направились в сторону деревни. Я сидела сзади, обхватывая Стаса за пояс, прижималась щекой к его спине и провожала глазами покосившиеся электрические столбы, тонущие в черной воде — снега зимой было много и он еще кое-где остался, белея в тени деревьев. Сидела и пыталась избавиться от нелогичного чувства… поражения. В самом деле, сейчас я должна бы радоваться — как радовалась всегда, когда мой зверь находил себе пару. И все же… Что-то было не так. Вам знакомо чувство, когда вы точно знаете, что что-то должно было случиться, но не случилось? Когда эффект дежавю внезапно оборвался? Вот сейчас я испытывала нечто подобное. Мира в моей душе не было, несмотря на то, что тело было удовлетворено.

— Ну что, ко мне или тебя в деревню завезти? — на развилке он остановился, обернулся. Я покосилась в сторону леса, потом на Стаса и он без слов повернул налево, где дымились еще не видные печные трубы. Я вздохнула с облегчением. Может, и зря переживаю — он не из тех, кто станет навязывать свое общество.

Он довез меня до моста, где мы и расстались: я приняла в руки связку веревок с карабинами, ритуальную банку меда и теплое напутствие прямо в губы — вместо поцелуя:

— Завтра буду поблизости. Если захочешь — подходи к развилке часам к четырем.

И уехал. Я постояла пару минут на холодном мартовском ветру и отправилась к себе, испытывая непозволительное облегчение. Может быть, все оборотни такие? Одиночки? И дело вовсе не в Стасе… А во мне?

Полдня приводила свои растрепанные чувства в порядок испытанным способом: берешь лопату и шуруешь в огород, копая от забора и до обеда.

В обед приволокся Гришка. Постоял, наблюдая за тем, как я работаю, и внес конструктивное предложение:

— Мотоблок бы сюда… У меня стоит в сарае.

Я злобно на него покосилась — докопать осталось от силы четверть — и демонстративно бросила лопату.

— Да ладно тебе, чего ты такая злая? — удивился он. — Вроде и мужик появился, а характер не испра-Ааааа! — вился…

Основательно оттягав его за ухо, я почувствовала, что настроение наконец улучшается и — ему в руки веревки.

— Когда идем?

— Завтра, — чмыхнул носом парень. — Сегодня я Дашку с детьми в город повезу…

— Зачем? — удивилась я, усаживаясь на ступени. Пожалуй, это мое самое любимое место в доме — с небольшого возвышения видно, что делается вокруг, а высокие перила не дают холодному ветру забраться под куртку. В этом году март выдался ветреным, по пронзительно-синему небу стремительно летели кучевые рваные облака — очевидно, где-то они пролились обильным дождем, но у нас было сухо. Даже не знаю, радоваться этому или нет. С одной стороны — дождь бы не помешал, земля уже сухая, а с другой — вода в реке так и не спала, ее темная, вспухшая поверхность грозила вот-вот захватить ближайшие огороды. Так что я смотрела на небо с равной долей надежды и опасения. Но облака неслись мимо, в сторону заповедника. В воздухе перемежались пряные запахи свежевспаханной земли и коровьего навоза, горько-острого дыма из печной трубы. Даже шевелиться не хотелось — раствориться бы в этом спокойствии, как дерево врасти корнями в землю.

— Ксюшке осенью в первый класс, а у нас школа в Осинкино, да и та… одно название, — поделился Гришка, вклинившись в мою медитацию. Я остро глянула на него:

— А Даша что говорит?

— Говорит, надо в город, — пожал он плечами и, почесав за ухом, как блохастая собака, признался: — Я, может быть, работу там найду. Не знаю…

Хорошо, что я сидела. Нет, я, конечно, когда-то сама ему говорила, чтобы уезжал отсюда, пока может, но… Тогда я еще здесь жила от силы пару месяцев.

Теперь же перспектива того, что Гришки в деревне не будет, меня скорее расстроила. Я все же постаралась это скрыть, потому что чувства были очень эгоистичные: а с кем я буду сидеть вечерами после бани? А кто будет учить меня охотиться по-человечески? В конце концов, а рубины как же?!