Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Покончивъ съ одолвавшими его сомнніями, герой нашъ говорилъ самому себ: «когда историкъ грядущихъ вковъ станетъ писать мои великіе подвиги, тогда, нтъ сомннія, онъ такъ разскажетъ мой ныншній выздъ: едва лишь свтозарный ебъ началъ раскидывать золотые локоны своихъ роскошныхъ волосъ надъ пробуждавшимся лономъ земли; едва лишь раннія птички, блистая тысячами цвтовъ, огласили воздухъ своими мелодичными пснями, привтствуя появленіе блдно-розовой авроры, покинувшей ложе своего ревниваго супруга и шедшей освщать небеса Ламанча, какъ знаменитый рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій, разставшись съ мягкой постелью, осдлалъ своего врнаго Россинанта и пустился въ путь по древней и славной монтіельской долин«. На этой долин герой нашъ находился въ описываемую минуту. «О, счастливый вкъ», добавилъ онъ, «которому суждено узрть въ полномъ свт совершенныя мною дла, достойныя быть отчеканенными на чугун и мрамор, да живутъ они, не умирая, въ примръ и поученіе грядущимъ поколніямъ! А ты, кто бы ты ни былъ, мудрый волшебникъ, счастливый выпавшимъ теб удломъ описать мои безсмертныя похожденія, молю, не позабудь моего врнаго Россинанта, дорогаго товарища моего въ моихъ непрерывныхъ странствованіяхъ!» Потомъ, какъ-бы въ любовномъ порыв, онъ воскликнулъ: «О Дульцинея, владычица моего порабощеннаго сердца! Какимъ испытаніямъ ты подвергаешь его суровымъ отказомъ лицезрть твою несравненную красоту! Но пусть оно хоть напоминаетъ теб о мученіяхъ, испытываемыхъ имъ изъ за тебя». Къ этимъ бреднямъ онъ присовокупилъ сотню другихъ, столько же восторженныхъ и вычитанныхъ имъ въ его книгахъ, слогу которыхъ онъ подражалъ теперь, не замчая, что высоко поднявшееся солнце пекло его голову съ силою, вполн достаточною растопить ту небольшую частицу мозга, которая могла еще оставаться у него. Такимъ образомъ герой нашъ пространствовалъ цлый день, не наткнувшись ни на какое приключеніе, что крайне огорчало его, такъ сильно желалъ ужь онъ явить міру опытъ своего мужества. Нкоторые писатели говорятъ, что первымъ его подвигомъ было дло въ лапискомъ приход; другіе относятъ это въ битв съ втрянными мельницами; все же, что я могъ открыть по этому поводу въ ламанчскихъ лтописяхъ, это то, что герой нашъ пространствовавъ до заката солнца и, умирая съ конемъ своимъ отъ голода, такъ сильно усталъ съ нимъ, что оба они едва держались на ногахъ. Глядя во вс стороны съ намреніемъ открыть какое-нибудь убжище, въ которомъ можно бы было отдохнуть, онъ увидлъ наконецъ зазжій донъ, засіявшій предъ нимъ какъ звзда, долженствовавшая привести его къ обители спасенія. Пришпоривъ Россинанта, онъ подъхалъ къ этому дому уже въ сумерки. У воротъ его шалили въ это время дв молодыя госпожи, принадлежавшія къ разряду женщинъ, поведеніе которыхъ называется сомнительнымъ. Он шли въ Севилью съ погонщиками муловъ, остановившихся ночевать въ зазжемъ дон. Такъ какъ герой нашъ всюду видлъ лишь то, что вычиталъ въ своихъ книгахъ, поэтому не усплъ онъ замтить несчастнаго зазжаго дома, какъ уже принялъ его за великолпный замокъ, съ четырмя башнями, сіявшими на солнц своими посеребренными вершинами, съ рвани и подъемными мостами, словомъ, со всми принадлежностями, встрчающимися въ книжныхъ описаніяхъ рыцарскихъ жилищъ. На нкоторомъ разстояніи отъ воображаемаго замка Донъ-Кихотъ придержалъ за узду своего коня, ожидая появленія между зубцами стнъ карла, долженствовавшаго трубнымъ звукомъ возвстить прибытіе рыцаря, но какъ ничего подобнаго не случилось, и какъ при томъ Россинантъ изъявлялъ ршительное намреніе попасть скоре въ конюшню, поэтому Донъ-Кихотъ сдлалъ нсколько шаговъ впередъ и тутъ замтилъ двухъ знакомыхъ намъ женщинъ, показавшихся ему двумя благородными двушками, прогуливавшимися у воротъ замка. Проходившій мимо пастухъ затрубилъ въ это время въ рогъ, сзывая свое стадо, и герой нашъ, убжденный, что это подавался сигналъ, возвщавшій его пріздъ, поспшилъ подъхать къ замченнымъ имъ женщинамъ, которыя, видя приближеніе незнакомца, вооруженнаго съ ногъ до головы, бросились бжать отъ него. Угадывая причину испуга ихъ, Донъ-Кихотъ приподнялъ забрало и, открывъ до половины свое худое, запыленное лицо, проговорилъ спокойнымъ и пріятнымъ голосомъ: «прекрасныя сеньоры, не убгайте и не опасайтесь съ моей стороны никакого оскорбленія. Законы рыцарей, которые явился я исполнять, запрещаютъ оскорблять кого-бы то ни было, тмъ боле такихъ благородныхъ двушекъ, какими кажетесь вы». Женщины смотрли на него съ невыразимымъ удивленіемъ, стараясь заглянуть ему въ лицо, скрываемое дурнымъ забраломъ, но при слов двушки, которымъ почтилъ ихъ нашъ герой, он не могли не разсмяться. «Скромность прилична красот«, сказалъ строгимъ голосомъ Донъ-Кихотъ, «а смяться надъ тмъ, что не смшно, неприлично никому. Если я это говорю, то врьте, не съ намреніемъ оскорбить васъ или смутить веселое расположеніе духа, въ которомъ васъ застаю, — нисколько. Единственнымъ желаніемъ моимъ было и остается служить вамъ чмъ могу». Эти слова, вмст съ странной фигурой говорившаго ихъ, разсмшили еще больше нашихъ веселыхъ странницъ, и дло приняло бы не совсмъ благопріятный оборотъ, еслибъ на выручку ихъ не подосплъ трактирщикъ, человкъ чрезвычайно толстый и чрезвычайно миролюбивый. При вид незнакомца. вооруженнаго до зубовъ сборомъ всевозможнаго оружія, онъ самъ чуть было не разсмялся, но почувствовавъ вблизи себя цлый арсеналъ, спохватился и обратился въ прізжему съ слдующими словами: «господинъ рыцарь, если вы желаете переночевать въ этомъ дом, то, кром постелей, которыхъ не остается у меня ни одной, вы найдете въ достаточномъ количеств все остальное, нужное для ночлега.» На вжливое предложеніе трактирщика, принятаго Донъ-Кихотомъ за управляющаго замкомъ, онъ отвчалъ: «господинъ кастелянъ, я довольствуюсь малымъ: