Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

Однажды ночью, оставшись одна въ спальнѣ съ моею горничною, заперевъ хорошо всѣ двери изъ предосторожности, чтобы непреднамѣренная съ моей стороны небрежность не подала повода къ какимъ-нибудь сплетнямъ, я вдругъ…. но вообразите мой ужасъ и мое удивленіе, когда я очутилась лицомъ къ лицу съ донъ-Фернандомъ. Одинъ Богъ знаетъ, какъ онъ пробрался въ мою комнату, не смотря на всѣ принятыя мною предосторожности. На минуту я ослѣпла и онѣмѣла отъ изумленія и негодованія; и если-бы я даже захотѣла кричать, то кажется не успѣла-бы, потому что, въ ту же минуту, обнявъ меня своими руками — отъ испуга и волненія я рѣшительно не могла защищаться — онъ разсыпался передо мною въ такихъ клятвахъ и увѣреніяхъ, что теперь мнѣ только остается удивляться той непобѣдимой силѣ, съ какою ложь можетъ заставить вѣрить себѣ. Къ тому-же, онъ подкрѣплялъ слова свои слезами, а свои обѣщанія вздохами. Бѣдная, неопытная, никѣмъ не поддержанная дѣвушка, я сама не знаю, какъ начала мало-по-малу вѣрить всему, что говорилъ этотъ обманщикъ; я до сихъ поръ удивляюсь, какъ онъ быстро увлекъ меня, хотя я и не позволила себѣ сначала ничего больше, кромѣ простаго состраданія къ его горю и притворнымъ слезамъ. Оправившись отъ перваго испуга, я сказала ему смѣлѣе, чѣмъ ожидала: еслибъ разъяренный левъ держалъ меня въ эту минуту въ своихъ ногтяхъ, совершенно также, какъ держите вы меня теперь въ своихъ рукахъ, и если-бы освободиться изъ нихъ я могла не иначе, какъ пожертвовавъ моею дѣвственностью, то увѣряю васъ, это было-бы для меня также трудно, какъ уничтожить во времени то, что въ немъ совершилось. И если тѣло мое въ вашихъ рукахъ, то душа моя остается въ моихъ, послушная только голосу моей совѣсти, которая, какъ вы увидите, слишкомъ расходится съ вашею, если только ни рѣшитесь прибѣгнуть къ насилію. Я въ вашихъ рукахъ, но я еще не ваша рабыня, и ваше высокое происхожденіе не есть ваше право позорить скромное мое; потому что у меня, простой дѣвушки, можетъ быть столько-же чувства собственнаго достоинства, какъ и у васъ. Ваша знатность, ваше богатство для меня ничто; слова ваши не могутъ обмануть меня, а ваши слезы разнѣжить. Но если-бы родители мои, хотя и противъ моей воли, указали мнѣ на васъ, какъ на моего будущаго мужа, то если-бы это не набросило тѣни на мое доброе имя, я безмолвно, позорясь ихъ волѣ, оставалась-бы вѣрна ей всю мою жизнь, и добровольно отдала-бы вамъ то, что теперь вы хотите отнять у меня силой. Клянусь вамъ, сердце мое будетъ принадлежать только моему мужу.

«О, если только за этимъ дѣло стало, воскликнулъ безчестный соблазнитель, то вотъ — моя рука; бери ее! она твоя, божественная Доротея! (такъ звали несчастную героиню разсказа) я твой супругъ, и въ свидѣтели супружеской клятвы моей призываю небо, отъ котораго ничто не скрыто, и этотъ образъ Пречистой Дѣвы, который стоитъ передъ нами.»

Едва лишь Карденіо услышалъ имя Доротеи, какъ съ нимъ опять возобновились судорожные припадки, и теперь онъ окончательно убѣдилося въ томъ подозрѣніи, которое съ самаго начала зародилось у него насчетъ прелестной незнакомки. Не желая однако прерывать разсказа, конецъ котораго онъ угадывалъ, Карденіо сказалъ ей только: «какъ! сударыня, васъ зовутъ Доротеей? Я слышалъ кое-что про одну Доротею, судьба которой очень сходна съ вашею. Но, прошу васъ, продолжайте вашъ разсказъ. Когда-нибудь я сообщу вамъ все что такое, что столько-же тронетъ васъ, сколько и удивитъ.» Услышавъ это, Доротея взглянула на него, потомъ на его лохмотья, и попросила сказать теперь-же все, что можетъ сколько-нибудь касаться ея. Все, что судьба еще оставила мнѣ, добавила она, это мужество и силу равнодушно перенести всякій новый ударъ. Ничто, я увѣрена въ этомъ, не можетъ уже увеличить моихъ несчастій.

— Я сказалъ-бы вамъ теперь-же все, что я думаю, отвѣчалъ Карденіо, еслибъ самъ былъ увѣренъ въ моихъ предположеніяхъ, но для меня не наступило еще время сказать вамъ то, что вамъ нѣтъ пока особенной надобности знать.