День, смѣнившій роковую ночь въ моей жизни, не наступалъ такъ скоро, какъ того желалъ. быть можетъ, донъ-Фернандъ; потому что у человѣка, насытившаго свое нечистое желаніе, является другое — покинуть то мѣсто, гдѣ онъ получилъ все, чего хотѣлъ Такъ, по крайней мѣрѣ, казалось мнѣ, при видѣ спѣшившаго покинуть меня донъ-Фернанда, и та самая служанка, которая впустила его ко мнѣ, она же до зари и выпустила его изъ моей спальни. Прощаясь со мной донъ-Фернандъ убѣждалъ меня. хотя уже менѣе страстно, — оставаться покойной, полагаясь на его искреннія клятвы, и какъ бы желая придать цѣну своимъ словамъ, вынулъ изъ кармана драгоцѣнный перстень, который надѣлъ мнѣ на палецъ. Наконецъ мы разстались, — не знаю право, въ грустномъ или веселомъ расположеніи духа. Помню только, что я осталась, полная стыда и безпокойства, почти не помня себя, не смѣя даже упрекнуть свою горничную, спрятавшую такъ подло донъ-Фернанда въ моей спальнѣ; я рѣшительно не могла сообразить тогда, къ счастію или несчастію моему нее это такъ устроилось. Я сказала только донъ-Фернанду, что теперь я принадлежу ему, и что до тѣхъ поръ, пока онъ не найдетъ возможнымъ огласить нашу свадьбу, онъ можетъ приходить во мнѣ каждую ночь тѣми же путями, какими пришелъ теперь. Но показавшись еще разъ, онъ болѣе не возвращался. Я не встрѣчала его съ тѣхъ поръ ни на улицѣ, ни дома, ни въ церкви, и въ тщетныхъ ожиданіяхъ провела тяжелый, навѣки памятный мнѣ мѣсяцъ, зная очень хорошо, что донъ-Фернандъ никуда не уѣхалъ и проводитъ все время на охотѣ, которую онъ страстно любилъ. О, Боже! какъ длинны казались мнѣ эти дни, какъ горька была для меня каждая минута. Сначала я только усумнилась въ его клятвахъ, но вскорѣ потеряла послѣднюю вѣру въ нихъ. Горько стада я корить тогда мою служанку, чего прежде не дѣлала, и чтобы не встревожить моихъ родныхъ, не дать имъ замѣтить моего горя и не разсказать имъ всю правду, я съ нечеловѣческими усиліями удерживала слезы, готовыя ежеминутно брызнуть у меня изъ глазъ; это неестественное положеніе не могло долго продолжаться. Наступила минута, когда терпѣніе мое наконецъ лопнуло, разсудокъ замолчалъ, и позоръ мой долженъ былъ обнаружиться. До меня дошла вѣсть о женитьбѣ донъ-Фернанда на одной богатой и знатной дѣвушкѣ, замѣчательной красоты, не столько впрочемъ богатой, чтобы блестящей партіей своей она могла быть обязана своему приданому. Говорили, что ее зовутъ Лусинда, и что на свадьбѣ ея случилась какая-то странная исторія.