Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

Глава XXIX

Такова невымышленная повѣсть моихъ горестныхъ приключеніи. Судите сани теперь: имѣю ли я причину вздыхать тяжелѣе, чѣмъ вы это слышали, и проливать болѣе горючія слезы, чѣмъ тѣ, которыхъ вы были свидѣтелями. Утѣшенія для меня, вы видите, напрасны — горю моему ничѣмъ не пособить. Прошу васъ объ одномъ; сдѣлать это вамъ не трудно: укажите мнѣ такое мѣсто, гдѣ бы я могла провести жизнь, не опасаясь, ежеминутно, потерять ее отъ страха и тревоги; такъ сильно боюсь я, чтобы убѣжище мое не было открыто тѣми, которые меня ищутъ. Я знаю, въ домѣ моихъ родныхъ меня ожидаетъ хорошій пріемъ, за это ручается нѣжная любовь ихъ ко мнѣ; но при одной мысли о томъ, что мнѣ придется показаться имъ на глаза не такою, какою они надѣятся меня найти, мнѣ становится такъ стыдно, что я желаю лучше навѣки скрыться отъ взоровъ ихъ, чѣмъ прочесть на лицѣ родителей моихъ то горе, которое отпечатлѣется на немъ, при встрѣчѣ съ погубленной ихъ дочерью. Съ послѣднимъ словомъ бѣдная дѣвушка умолкла и закраснѣлась; и стыдъ и раскаяніе, волновавшіе ея молодую душу, вылились въ этой краскѣ, выступившей на ея лицѣ. Слушатели, тронутые разсказомъ ея несчастной любви, почувствовали къ ней глубокое состраданіе. Священникъ собирался было утѣшить ее, но Карденіо предупредилъ его. «Какъ, сударыня», воскликнулъ онъ, «это вы, прекрасная Доротея, единственная дочь богатаго Кленардо?» Доротея изумилась, услышавъ имя своего отца, и взглянувъ на рубище того, кто произнесъ это имя — намъ извѣстно, какъ одѣтъ былъ Карденіо — спросила его: «кто онъ и какъ знаетъ онъ имя ея отца? сколько я помню, я, кажется, ни разу не упомянула его въ продолженіи моего разсказа,» сказала она.

— Я тотъ несчастный, отвѣчалъ Карденіо, который долженъ былъ жениться на Лусиндѣ; я злополучный Карденіо, оборванный, полунагой, лишенный всякаго утѣшенія, и, что еще хуже, — разсудка, потому что я нахожусь въ здравомъ умѣ только немного минутъ, удѣляемыхъ мнѣ небомъ. До этого ужаснаго положенія меня довелъ тотъ самый человѣкъ, который погубилъ и васъ. Да, Доротея, это я былъ свидѣтелемъ и жертвой вѣроломства донъ-Фернанда, это я ожидалъ той минуты, въ которую Лусинда произнесла роковое да, отдавшее руку ея Фернанду; это у меня не хватило рѣшиѵости дождаться и узнать, чѣмъ кончился ея обморокъ, что заключалось въ письмѣ, найденномъ у ея сердца. Душа моя изнемогла подъ бременемъ столькихъ несчастій, обрушившихся на нее разомъ. Я покинулъ домъ Лусинды, въ ту минуту, когда терпѣніе мое истощилось, и оставивъ ей письмо, ушелъ въ эту пустыню съ намѣреніемъ окончить здѣсь мою жизнь, ставшую мнѣ ненавистной, какъ смертельный врагъ мой. Но небо лишило меня только разсудка, оставивъ мнѣ жизнь для встрѣчи съ вами; потому что если все, что вы говорили, правда, а я вамъ вѣрю, то, можетъ быть, обоимъ намъ суждено еще узнать лучшія времена чѣмъ тѣ, на которыя мы могли расчитывать въ тяжелыя минуты нашего отчаянія. Если Луснида не можетъ быть женою донъ-Фернанда, ибо она моя, какъ это она торжественно объявила; и если донъ-Фернандъ не можетъ быть ея мужемъ, такъ какъ онъ вашъ, то мы можемъ еще надѣяться, что небо, сохранивъ въ цѣлости ваше достояніе, отдастъ намъ то, что намъ принадлежитъ. Пусть же остается съ вами это утѣшеніе, основанное не на обманчивыхъ грезахъ и пустыхъ надеждахъ; будемъ надѣяться на лучшее; и я прошу васъ отказаться теперь отъ вашего прежняго рѣшенія, какъ я отказываюсь отъ своего. Я даю вамъ слово христіанина и благороднаго человѣка не покидать васъ, пока не возвращу васъ вашему жениху. И если слова мои не послужатъ ни въ чему, тогда, во имя вашей чести, попранной донъ-Фернандомъ, я обнажу шпагу и орудіемъ, на которое даетъ мнѣ право мое званіе, заставлю его отдать вамъ то, что онъ вамъ долженъ. Но, отмщая ваши несчастія, я позабуду о своихъ; я ни однимъ словомъ не намекну Фернанду объ оскорбленіяхъ, нанесенныхъ имъ мнѣ; отмстить за нихъ я предоставляю небу.