Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

— О, бѣдный Санчо! отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; какъ же ты простъ, какъ мало свѣдущъ ты въ рыцарскихъ дѣлахъ. Другъ мой! крѣпись и вѣрь мнѣ, что настанетъ день, когда ты собственными глазами узришь рыцарство во всемъ его нескончаемомъ блескѣ. Скажи мнѣ, что можетъ сравниться съ наслажденіемъ побѣдить въ честномъ бою своего врага?

— Этого я не знаю, сказалъ Санчо, но знаю, что съ тѣхъ поръ какъ мы сдѣлались странствующими рыцарями, — то есть вы, потому что я не считаю себя достойнымъ принадлежать въ такому высокому братству, — съ тѣхъ поръ, мы не выиграли еще никакой битвы, если не считать побѣды надъ бискайцемъ, купленной цѣною вашего шлема, разбитаго въ дребезги, и половины вашего уха; всѣ же остальныя побѣды наши ограничивались градомъ кулаковъ и палочныхъ ударовъ, сыпавшихся на наши ребра. Къ этому на мою долю выпало еще подбрасываніе на одѣялѣ какими-то очарованными негодяями, которымъ, какъ очарованнымъ, я не могу отмстить, и потому лишаюсь возможности испытать удовольствіе, называемое вашей милостью мщеніемъ.

— Санчо! это камень тяготящій мою, да вѣроятно и твою душу. Но успокойся; я надѣюсь вскорѣ обладать мечомъ такого закала, что тотъ, кто станетъ носить его, будетъ защищенъ отъ всѣхъ очарованій. Быть можетъ даже, счастливая звѣзда моя передастъ въ мои руки мечъ, принадлежавшій Амадису въ то время, когда онъ извѣстенъ былъ подъ именемъ рыцаря пылающаго меча. Мечъ этотъ, безъ сомнѣній, славнѣйшій въ мірѣ: потому что не было такого сильнаго и очарованнаго оружія, которое бы онъ не разбивалъ въ дребезги, какъ стекло.

— Да еслибъ вы дѣйствительно добыли его, то вѣдь мнѣ отъ этого не полегчало бы, отвѣчалъ Санчо; потому что этотъ мечъ, какъ вашъ бальзамъ, созданъ вѣроятно для однихъ рыцарей; а я, безъ всякаго сомнѣнія, буду по прежнему расплачиваться за все собственной спиной.

— Санчо! отгони отъ себя этотъ страхъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; въ будущемъ небо будетъ милостивѣе въ тебѣ.

Проговоривъ еще нѣсколько времени въ томъ же родѣ, наши искатели приключеній увидѣли вдали густой столбъ пыли, гонимой вѣтромъ прямо на нихъ. Въ туже минуту Донъ-Кихотъ воскликнулъ, обращаясь къ своему оруженосцу: «другъ мой! наступила минута, когда весь міръ увидитъ, что сберегла для меня судьба. Наступила, повторяю, минута, въ которую я больше чѣмъ когда-нибудь долженъ выказать силу этой руки подвигами, достойными страницъ безсмертія, на которыхъ напишутъ дѣла мои въ поученіе грядущимъ вѣкамъ. Видишь-ли ты этотъ густой столбъ пыли? узнай же, Санчо, что пыль эта подымается безчисленной арміей, составленной изъ націй цѣлаго міра.

— Должно быть тамъ двѣ арміи, замѣтилъ Санчо, потому что съ другой стороны видѣнъ такой же столбъ пыли.

Донъ-Кихотъ оглянулся, и видя, что Санчо правъ, преисполнился невыразимой радостью, вполнѣ увѣренный (онъ никогда впрочемъ не бывалъ увѣренъ иначе какъ вполнѣ), что это идутъ двѣ великія, готовыя сразиться между собою арміи; мудренаго въ этомъ ничего не будетъ, если мы вспомнимъ, что разстроенное воображеніе его ежеминутно рисовало предъ нимъ волшебниковъ, сраженія и поединки. Между тѣмъ пыль эта поднималась двумя стадами барановъ, шедшихъ съ двухъ противоположныхъ сторонъ и такъ хорошо укрытыхъ ею, что ихъ нельзя было разглядѣть иначе, какъ въ нѣсколькихъ шагахъ. Слыша твердыя увѣренія Донъ-Кихота, что пыль эту вздымаютъ воины, Санчо повѣрилъ ему и спросилъ: что же они станутъ дѣлать здѣсь?

— Мы явимся заступниками несчастныхъ и слабыхъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. Но, дабы ты зналъ воиновъ, которые сейчасъ предстанутъ предъ нами, я долженъ тебѣ сказать, что арміей, находящейся на лѣво отъ насъ, предводительствуетъ великій императоръ Алифанфаронъ, владѣтель Тапробанскаго острова, а арміей, находящейся на право, предводительствуетъ врагъ его король Гарамантскій Пентаполимъ Обнаженная Рука, — названіе, данное ему потому, что въ сраженіи онъ держитъ всегда правую руку обнаженной до плеча.

— А изъ за чего воюютъ эти государи? спросилъ Санчо.

— Изъ за того, что Алифанфаронъ влюбился въ дочь Пентаполина, обворожительную красавицу, но христіанку; и такъ какъ Алифанфаронъ — язычникъ, поэтому Пентаполинъ и не хочетъ выдать за него своей дочери, пока женихъ не откажется отъ вѣры въ лжепророка, и не приметъ вѣры своей невѣсты.

— Клянусь бородой моей — онъ правъ, воскликнулъ Санчо; и я готовъ держать его сторону.

— Этимъ ты только исполнишь свой долгъ, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; и для этого не нужно быть посвященнымъ рыцаремъ.

— Тѣмъ лучше, но куда я дѣну своего осла? Гдѣ спрячу я его такъ, чтобы сыскать послѣ битвы? а двинуться на немъ въ сраженіе я, правду сказать, не рѣшаюсь, да и врядъ-ли ослы принимали когда-нибудь участіе въ великихъ битвахъ.