Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

Донъ-Кихотъ онѣмѣлъ отъ удивленія, услышавъ музыку и эти слова, и ему въ ту же минуту пришли на память безчисленныя приключенія подобнаго рода съ рѣшетчатыми окнами, садами, лобовыми признаніями, серенадами, обмороками, — описывавшіяся въ его рыцарскихъ книгахъ. Онъ тотчасъ же, конечно, вообразилъ, что въ него влюбилась одна изъ придворныхъ дѣвушекъ герцогини, и что стыдливость не позволяла ей обнаружить своей тайной страсти; и началъ онъ бояться, чтобы эта дѣвушка не вздумала обольщать его, внутренно поклявшись себѣ — устоять противъ всякаго соблазна. Пламенно поручая себя Дульцинеѣ Тобозской, рыцарь рѣшился, однако, прослушать музыку и слегка кашлянулъ, въ знакъ того, что онъ у окна. Это невыразимо обрадовало двухъ дѣвушекъ, желавшихъ только, чтобы ихъ услышалъ Донъ-Кихотъ. Настроивъ арфу и сыгравъ прелюдію, Альтизидора пропѣла слѣдующій романсъ.

О, рыцарь, цвѣтъ мужей Ламанчскихъ,
На тонкихъ простыняхъ голландскихъ,
Во всю длину твою лежащій
И съ вечера до утра спящій;
Своей душевной чистотой,
Странъ Аравійскихъ золотой
Песокъ превосходящій, —
Услышь души скорбящей
Въ тебя влюблепной дѣвы
Влюбленные напѣвы!
Ты, рыцарь, ищешь приключеній
Въ огнѣ моихъ мученій;
Сердца ты поражаешь
И ихъ не изцѣляешь.
Повѣдай, рыцарь молодой,
(Да будетъ Богъ съ тобой),
Рожденъ ли ты въ степяхъ Ливійскихъ,
Иль на горахъ Жакійскихъ?
И змѣи ли тебя вскормили,
Иль ужасы лѣсовъ развили
И скалы сердце очерствѣли?
О, Дульцинея свѣжая,
Румяная, умѣвшая
Льва, тигра лютаго обворожить
И какъ раба поработить!
За то отъ Генареса
До Таго и Мансанареса,
Отъ Писуэрги до Арланцы, ты
Оставишь славы вѣчные слѣды.
И я бы отъ души съ тобой
Перемѣнилася судьбой,
Еще въ придачу платье съ золотой
Тебѣ дала бы — бахрамой.
А ты, Ламанчецъ, о, вблизи себя
Какъ сладко былобъ мнѣ держать тебя,
Иль у постели у твоей стоять,
Тебя царапать и щипать;
Но не достойна я такое,
Блаженство испытать большое;
Довольно, чтобъ у ногъ твоихъ
Стоять и щекотать бы ихъ.
О, сколько бъ я жемчужинъ дорогихъ,
Рубахъ голландскихъ, тканей парчевыхъ
И туфлей, шитыхъ серебромъ
Тебѣ дала бъ. Но объ одномъ
Молю тебя! Перонъ всемірный,
Не жги ты образъ мой эфирный!
Съ высотъ скалы твоей Тарпейской,
Пусть не глядитъ твой взоръ злодѣйскій,
Какъ этотъ образъ пламень пожираетъ,
И душу, сердце мнѣ терзаетъ.
Я молода, свѣжа, стройна,
Красы и прелести полна;
Спадаетъ шелковый мой волосъ,
Віясь къ моимъ ногамъ,
И какъ мой сладокъ, нѣженъ голосъ,
Ты, о тиранъ мой, слышишь самъ.
Всѣ эти прелести, какъ вранъ
Пускай терзаетъ твой колчанъ.
Сіяю здѣсь я, какъ аврора,
Твоя Альтизидора.