— Надѣюсь, отвѣтила донна Родригезъ: отъ такого милаго и любезнаго господина нельзя было и ожидать другаго отвѣта. Господинъ Донъ-Кихотъ, продолжала она, хоти вы меня видите теперь передъ вами въ самой срединѣ королевства Арагонскаго, сидящую на этомъ стулѣ, въ поношенномъ платьѣ дуэньи, всю въ морщинахъ и ни на что негодвую, я тѣмъ не менѣе родомъ изъ Овіедо и Астуріи и происхожу отъ одной изъ самыхъ благородныхъ тамошнихъ фамилій. Но злая звѣзда моя и небрежность моихъ, прежде времени обѣднѣвшихъ родителей, сдѣлали то, что они привезли меня въ Мадритъ и, чтобы пристроить меня такъ какъ-нибудь и не довести до большаго несчастія, помѣстили швеей въ донѣ одной знатной даны; я должна сказать вамъ, господинъ Донъ-Кихотъ, что въ вышивкѣ и разныхъ рукодѣліяхъ противъ меня не найдется ни одной женщины. Помѣстивши меня у этой даны, родные мои возвратились домой, и оттуда, какъ хорошіе христіане католики, отправились черезъ нѣсколько лѣтъ за небо. Послѣ нихъ я осталась сиротой, вынужденная питаться скуднымъ подаяніемъ и бѣдными милостями, которыми награждаютъ во дворцахъ знатныхъ особъ нашу сестру. Въ это время, безъ всякаго съ моей стороны повода, въ меня влюбился въ замкѣ одинъ оруженосецъ, очень почтенный за видъ, но уже очень немолодой, бородатый и такой же благородной крови, какъ самъ король, потому что онъ былъ горецъ [16]
. Про нашу любовь, не бывшую особенной тайной, узнала госпожа моя, и, чтобы охранить насъ отъ разныхъ сплетенъ и пересудъ, обвѣнчала насъ передъ лицомъ святой римско-католической церкви. Отъ этого единственнаго брака у меня, къ довершенію бѣды моей, родилась дочь; не то, чтобы я умерла во время родовъ, родила я, слава Богу, счастливо и во время, но скоро послѣ рожденія малютки умеръ мой мужъ, и умеръ онъ отъ такого испуга, что еслибъ у меня было время разсказать вамъ все это дѣло, такъ Боже мой, какъ бы вы удивились. — Съ послѣднимъ словомъ дуэнья принялась тихо всхлипывать, говоря Донъ-Кихоту: «простите мнѣ, ваша милость, господинъ Донъ-Кихотъ, что дѣлать, чуть только я вспомню про моего бѣднаго покойника, на глазахъ у меня выступаютъ слезы. Пресвятая Дѣва! какъ важно возилъ онъ, бывало, госпожу мою позади себя на хребтѣ могучаго мула, чернаго, какъ гагатъ; въ то время не знали еще ни каретъ, ни носилокъ, и даны ѣздили, сидя на мулахъ, позади своихъ оруженосцевъ. И я не могу не разсказать вамъ одной исторіи, изъ которой вы увидите, какой вѣжливый былъ мой мужъ Разъ въ Мадритѣ, выѣзжали на улицу Сантъ Яго, которая немного узка, онъ увидѣлъ, что изъ одного дома выходитъ алькадъ съ двумя алгазилани. Замѣтивъ его, мой добрый оруженосецъ притворился, будто хочетъ повернуть мула и ѣхать вслѣдъ за алькадомъ. «Что ты дѣлаешь, несчастный, развѣ ты не видишь, что я здѣсь?» сказала ему госпожа моя, сидѣвшая позади его на мулѣ. Какъ человѣкъ тоже вѣжливый, алькадъ придержалъ мула за узду и сказалъ моему нужу: «поѣзжайте вашей дорогой, потому что это мнѣ, по настоящему, слѣдовало бы сопутствовать госпожѣ донѣ Кассильдѣ«(такъ звалась моя госпожа). Мужъ мой, между тѣмъ, съ шляпой въ рукахъ, все настаивалъ на томъ, чтобы сопровождать алькада; и госпожа моя съ досады и злости взяла толстую булавку, или лучше сказать вытащила изъ своего футляра толстую шпильку и всунула ее въ животъ моему мужу, такъ что его всего покоробило, и онъ съ страшнымъ крикомъ повалился на землю вмѣстѣ съ моей госпожей. Къ госпожѣ въ туже минуту подбѣжали алькадъ и слуги, и подняли ее съ земли, а мужъ мой остался въ какой-то цирюльнѣ, жалуясь, что у него исколоты всѣ внутренности. Происшествіе это стало извѣстно всѣмъ Гвадалквивирскимъ шалаганамъ, и мужъ мой своею вѣжливостію пріобрѣлъ такую славу, что малые ребята бѣгали за нимъ по улицамъ. Вслѣдствіе этой исторіи, да еще потому, что онъ былъ близорукъ, госпожа моя отослала его отъ себя, и тогда онъ умеръ, какъ мнѣ кажется, съ горя, оставивши меня безпомощной вдовой съ маленькой дочерью, красота которой съ каждымъ днемъ увеличивалась на моихъ глазахъ, какъ пѣна морская. Такъ какъ я была извѣстная во всемъ городѣ швейка, поэтому госпожа герцогиня, вышедшая тогда за мужъ за герцога моего господина, увезла меня съ моей дочерью въ королевство Аррагонское. Здѣсь дочь моя мало-по-малу росла, и наконецъ выросла и разцвѣла во всей прелести, поетъ она, какъ жаворонокъ, пляшетъ, какъ мышь, читаетъ и пишетъ, какъ школьный учитель и считаетъ, какъ ростовщикъ. Чистоплотна она до того, что текучая вода, кажется, не чище моей дочери, и теперь, если память не измѣняетъ мнѣ, ей должно быть шестьнадцать лѣтъ, пять мѣсяцевъ и три дня, немного больше или меньше. Вотъ эта то дочь моя влюбилась здѣсь въ одного богатаго крестьянина, живущаго недалеко, въ имѣніи герцога, моего господина; не съумѣю сказать вамъ, какъ они тамъ связались, но только молодецъ этотъ, пообѣщавши жениться на моей дочери, соблазнилъ ее и теперь отказывается отъ своего слова. Хотя герцогъ, господинъ мой, знаетъ это дѣло, потому что я много разъ жаловалась ему на негодяя и просила велѣть этому обманщику жениться на моей дочери, но онъ не слушаетъ и не слышитъ моихъ просьбъ. Отецъ соблазнителя очень богатъ, даетъ герцогу деньги въ займы и готовъ исполнить всякую его причуду, поэтому герцогъ и не хочетъ дѣлать ему никакой непріятности. Одна надежда на васъ, добрый господинъ мой; устройте вы какъ-нибудь это дѣло или словами или оружіемъ. Вы, говорятъ, пріѣхали сюда возстановлять правду, исправлять всякія бѣды и помогать несчастнымъ. Взгляните, ваша милость, съ состраданіемъ на мою обманутую дочь, взгляните на ея сиротство, молодость, ея прелесть и другія качества, о которыхъ я вамъ говорила. По чистой совѣсти скажу вамъ, что изъ всѣхъ женщинъ въ этомъ замкѣ нѣтъ ни одной, которая бы стоила подошвы башмака ея; одна дѣвушка здѣсь Альтизидора, которую считаютъ самой прекрасной и развязной, не подойдетъ къ моей дочери и на милю. Вѣрьте мнѣ, ваша милость, не все то золото, что блеститъ. У этой Альтизидоры больше чванства, чѣмъ красоты и больше наглости, чѣмъ стыда; кромѣ того у нее пахнетъ изо рта такъ сильно, что возлѣ нее нельзя пробыть одной минуты, и даже госпожа герцогиня… Но я промолчу объ этомъ, потому что и у стѣнъ, говорятъ, есть уши.