Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

Совѣтчикъ ушелъ, и кавалькада, отправилась дальше. Но Донъ-Кихота преслѣдовала такая толпа ребятишекъ и людей всякаго званія, желавшихъ прочесть надпись на спинѣ рыцаря, что донъ-Антоніо принужденъ былъ, наконецъ, снять ее, притворившись, что онъ снимаетъ со спины Донъ-Кихота совсѣмъ что-то другое. Между темъ наступила ночь и Донъ-Кихотъ съ сопровождавшимъ его обществомъ возвратился къ донъ-Антоніо, къ которому собралось въ этотъ вечеръ много дамъ. Жена его, благородная, молодая, умная, любезная дама, пригласила къ себѣ на вечеръ дамское общество, что бы посмѣяться надъ Донъ-Кихотомъ. Почти всѣ приглашенные собрались на великолѣпный балъ, открывшійся около 10 часовъ вечера. Въ числѣ дамъ находилось нѣсколько очень веселыхъ, умѣвшихъ шутить, никого не сердя. Онѣ заставили Донъ-Кихота танцовать до упаду. Интересно было видѣть танцующей — эту длинную, сухую, желтую, уныло-задумчивую и не особенно легкую фигуру въ добавокъ, ему мѣшало еще платье его. Дѣвушки украдкой дѣлали ему глазки и нашептывали признанія въ любви; и также украдкой, гордо отвѣчалъ рыцарь на всѣ эти любовныя признанія. Видя себя наконецъ подавляемымъ любовью, Донъ-Кихотъ возвысилъ голосъ и сказалъ: «fugite, partes adversae;» [23] ради Бога, успокойтесь, прекрасныя даны! подумайте, что въ сердцѣ моемъ царитъ несравненная Дульцинея Тобозская и охраняетъ меня отъ всякаго другаго любовнаго ига.» Съ послѣднимъ словомъ онъ упалъ на подъ, совершенно усталый и измученный.

Донъ-Антоніо велѣлъ на рукахъ отнести рыцаря въ спальню, и первый кинулся къ нему Санчо. «Ловко отдѣлали васъ господинъ мой!» воскликнулъ онъ. «Неужели же таки вы, полагаете господа», продолжалъ онъ, обращаясь къ публикѣ, «что всѣ люди на свѣтѣ — плясуны, и всѣ странствующіе рыцари — мастера выдѣлывать разныя антраша. Клянусь Богомъ, вы сильно ошибаетесь, если думали это; между рыцарями — такіе есть, которые согласятся скорѣе убить великана, чѣмъ сдѣлать хоть одинъ прыжокъ. Если бы тутъ въ туфли играли, я бы отлично замѣнилъ вамъ моего господина, потому что дать себѣ подзатыльника — на это я мастеръ; но въ другихъ танцахъ я ничего не смыслю». Этой рѣчью и другими, подобными ей; Санчо до упаду уморилъ все общество: послѣ чего онъ отправился къ своему господину и хорошенько прикрылъ его одѣяломъ, чтобы пропотѣвши, рыцарь исцѣлился отъ бальной простуды. На другой день донъ-Антоніо рѣшился произвести опытъ съ очарованной головой, и отправился въ сопровожденіи Донъ-Кихота, Санчо, двухъ друзей своихъ и двухъ дамъ, такъ хорошо мучившихъ наканунѣ Донъ-Кихота и ночевавшихъ въ домѣ донъ-Антоніо въ ту комнату, гдѣ находилась знаменитая голова. Онъ разсказалъ гостямъ, какимъ чудеснымъ свойствомъ обладаетъ она, просилъ ихъ держать это въ тайнѣ и за тѣмъ объявилъ, что сегодня онъ сдѣлаетъ съ ней первый опытъ. Кромѣ двухъ друзей Антоніо, никто не былъ посвященъ въ эту тайну, и еслибъ донъ-Антоніо не предварилъ обо всемъ своихъ друзей, они тоже были бы удивлены не менѣе другихъ; такъ мастерски устроена была эта голова.

Первымъ подошелъ къ ней донъ Антоніо и тихо, но такъ что всѣ могли слышать его, сказалъ ей: «скажи мнѣ голова, помощью чудесной силы твоей, о чемъ я думаю въ эту минуту?»

«Я не знаю чужихъ мыслей», звонко и отчетливо, но не шевеля губами, отвѣтила ему чудесная голова. Отвѣтъ этотъ ошеломилъ всѣхъ. Всѣ видѣли, что въ комнатѣ и вокругъ стола не было живой души, которая могла бы отвѣтить вмѣсто бронзовой статуи.

— Сколько насъ здѣсь? продолжалъ донъ-Антоніо.

— Ты, двое друзей твоихъ, жена твоя, двое ея подругъ, знаменитый рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій и оруженосецъ его Санчо Пансо. Общее удивленіе удвоилось, и отъ ужаса у всѣхъ волосы поднялись дыбомъ донъ-Антоніо отошелъ отъ головы. «Съ меня довольно,» сказалъ онъ, «чтобы убѣдиться, что я не обманутъ тѣмъ, кто мнѣ продалъ тебя — чудная, непостижимая, говорящая и отвѣчающая голова. Пусть другой спрашиваетъ тебя что знаетъ.»

Такъ какъ женщины вообще скоры и любопытны, поэтому послѣ донъ-Антоніо къ головѣ подошла одна изъ подругъ его жены.

— Скажи, чудесная голова, какъ сдѣлаться мнѣ красавицей? спросила она.

— Сдѣлайся прекрасна душой.

— Больше мнѣ ничего не нужно, — сказала дама.

— Голова, мнѣ хотѣлось бы знать, любитъ ли меня мой мужъ? сказала другая пріятельница жены донъ-Антоніо.

— Наблюдай, какъ онъ ведетъ себя въ отношеніи тебя, и въ дѣлахъ его ты увидишь: любитъ ли онъ тебя или нѣтъ? — отвѣтила голова.

— Чтобы услышать такой отвѣтъ, не къ чему было спрашивать! За человѣка, конечно, говорятъ дѣла его, сказала удаляясь замужняя женщина.

— Кто я такой? спросилъ голову одинъ изъ друзей донъ-Антоніо.

— Ты это самъ знаешь, — отвѣтила голова.

— Не въ томъ дѣло, но знаешь ли ты меня? продолжалъ вопрошатель.

— Знаю, — ты Педро Норицъ.

— Довольно, этотъ отвѣтъ увѣряетъ мня, что ты все знаешь.

Послѣ него къ головѣ подошелъ другой пріятель донъ-Антоніо.

— Скажи мнѣ голова, чего желаетъ сынъ мой, наслѣдникъ маіората?

— Я уже сказала, что не знаю чужихъ мыслей — отвѣтила голова; впрочемъ скажу, сынъ твой желаетъ поскорѣй похоронить тебя.