Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

Донъ-Кихотъ поспѣшилъ снять съ себя плащъ и покрылъ имъ Санчо, преспокойно проспавшаго потомъ до зари, — оставшись самъ въ одномъ камзолѣ. Днемъ они продолжали путь и отошедши мили три, остановились въ одной деревнѣ гдѣ провели ночь въ деревенской корчмѣ, принятой Донъ-Кихотомъ за корчму, а не за замокъ, съ рвами, подъемными мостами, башнями, рѣшетками; нужно замѣтить, что со времени своего пораженія Донъ-Кихотъ какъ будто нѣсколько образумился. Рыцарю и оруженосцу предложили комнату внизу съ окнами, украшенными въ видѣ занавѣсей — двумя кускани старой, разрисованной саржи, какая обыкновенно бываетъ въ модѣ въ деревняхъ. На одной изъ нихъ, изображено было похищеніе Елены, на другой исторія Энея и Дидоны, подававшей простыней съ высокой башни знаки своему убѣгающему любовнику, уносившемуся на всѣхъ парусахъ на какомъ-то фрегатѣ или бригантинѣ. Разсматривая ихъ Донъ-Кихотъ замѣтилъ, что Елена изподтишка улыбалась и отправлялась безъ особенной, повидимому, горести, прекрасная же Дидона проливала слезы величиною въ орѣхъ. «Эти двѣ даны», сказалъ онъ внимательно разглядѣвъ ихъ, «очень несчастны тѣмъ, что родились не теперь, а еще болѣе несчастливъ я, не родившись въ ихъ время; еслибъ я встрѣтилъ этихъ прекрасныхъ господъ, Троя не была бы сожжена, Карѳагенъ не былъ бы разрушенъ; мнѣ довольно было убить Париса, чтобы предотвратить всѣ эти бѣдствія».

— Готовъ биться объ закладъ, сказалъ Санчо, что скоро не останется здѣсь ни одного кабака, ни одной гостинницы, ни одной корчмы, ни одной цирюльничьей лавки, безъ этихъ Еленъ и Дидонъ; еслибъ хоть рисовали ихъ получше не такой малярной рукой.

— Живописецъ этотъ, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, дѣйствительно какъ будто сродни жившему въ Убедѣ рисовальщику Орбанея, который на вопросъ, что думаетъ онъ рисовать, отвѣчалъ: что случится; а если случалось ему нарисовать пѣтуха, онъ подписывалъ: «это пѣтухъ», чтобы не приняли его какъ-нибудь за лисицу. Такого же рода долженъ быть, если я не ошибаюсь, живописецъ или писатель, — это впрочемъ все равно, — написавшій новаго Донъ-Кихота; онъ тоже писалъ на обумъ и напоминаетъ мнѣ еще поэта Модеона, пріѣзжавшаго нѣсколько лѣтъ тому назадъ представляться во двору и отвѣчавшаго сразу на всѣ предлагаемые ему вопросы, и когда однажды его спросили, что значитъ Deum Deo онъ отвѣтилъ: «откуда ни подай». Но довольно объ этомъ. скажи мнѣ теперь, Санчо, если тебѣ придетъ охота покончить сегодня съ твоимъ бичеваніемъ, гдѣ тебѣ сподручнѣе это сдѣлать — на воздухѣ или подъ крышей?

— А развѣ мнѣ не все равно, гдѣ не бить себя, отвѣтилъ Санчо; впрочемъ лучше бы подъ деревьями; они словно мазу мнѣ держатъ и позволяютъ терпѣливо переносить боль.

— Нѣтъ, Санчо, сегодня ты не будешь бить себя ни подъ закрытымъ, ни подъ открытыхъ небомъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; соберись съ силами и докончи это дѣло дома, куда мы вернемся не позже послѣ завтра.

— Какъ вамъ угодно, отвѣтилъ Санчо; хотѣлось бы мнѣ только покончить поскорѣй съ этимъ дѣломъ и сковать желѣзо пока оно горячо; потому что опасность часто въ промедленіи, на Бога надѣясь, самъ не плошай, синица въ рукахъ лучше журавля въ небѣ и одно на лучше двухъ я дамъ.

— Довольно, довольно, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, ради Бога остановись съ своими пословицами; ты опять принимаешься за старое. Говори просто, не пугаясь и не заговариваясь; сколько разъ я уже замѣчалъ это тебѣ; послушай меня, и ты увидишь, все будетъ отлично.

— Ужъ это какое-то проклятіе лежитъ на мнѣ, сказалъ Санчо, что не могу я никакого довода привести безъ пословицы и никакой пословнцы безъ довода, но я исправлюсь, если это только удастся мнѣ.

Глава LXXII

Донъ-Кихотъ и Санчо проведи этотъ день въ корчмѣ, ожидая ночи: одинъ, чтобы окончить ночью въ чистомъ подѣ свое бичеваніе, другой, чтобы увидѣть конецъ этого бичеванія, въ которомъ онъ провѣдалъ исполненіе всѣхъ своихъ желаній. Къ корчмѣ между тѣмъ подъѣхалъ верхомъ какой-то путешественникъ, въ сопровожденіи трехъ или четырехъ слугъ, и одинъ изъ нихъ, обращаясь въ всаднику, повинному его господину, сказалъ ему: «господинъ донъ-Альваро Тарфе, вы можете очень удобно отдохнуть здѣсь; домъ, вамъ кажется, чистый и свѣжій.

Услышавъ это, Донъ-Кихотъ сказалъ своему оруженосцу: «Санчо, перелистывая вторую часть исторіи Донъ-Кихота помнится мнѣ, я встрѣтилъ тмя донъ-Альваро Тарфе».

— Очень можетъ быть, отвѣтилъ Санчо; вотъ разспросимъ его, когда онъ войдетъ сюда.

Путешественникъ вошелъ въ корчму, и хозяйка помѣстила его какъ разъ противъ Донъ-Кихота въ комнатку съ такими же разрисованными гардинами на окнахъ, какъ въ комнатѣ рыцаря. Тамъ онъ переодѣлся въ лѣтнее платье и выйдя подъ навѣсъ на просторное и прохладное крыльцо увидѣлъ Донъ-Кихота, прогуливавшагося по крыльцу впередъ и назадъ.

— Позвольте спросить, куда вы отправляетесь? вѣжливо сказалъ онъ рыцарю.

— Въ свою деревню, въ одной милѣ отсюда, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, а вы, позвольте узнать, куда?

— Въ Гренаду, на мою родину, отвѣтилъ путешественникъ.

— Славное мѣсто, но не будете ли такъ добры, не скажете ли вы мнѣ вашего имени.

— Донъ-Альваро Тарфе.