Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— Вы не тотъ ли донъ-Альваро, о которомъ упомянуто въ недавно напечатанной второй части Донъ-Кихота Ламанчскаго.

— Я самъ, сказалъ донъ-Альваро, а Донъ-Кихотъ это мой задушевный другъ. Я вытянулъ его изъ деревни и заставилъ отправиться вмѣстѣ со мною на Саррагосскіе турниры. Вообще я оказалъ ему довольно услугъ, и однажды спасъ спину его отъ плети палача — его чуть было не отодрали за его надменность.

— Скажите пожалуйста, спросилъ рыцарь, похожъ ли я сколько-нибудь на того Донъ-Кихота, о которомъ вы говорите?

— Нисколько.

— А былъ ли у того Донъ-Кихота, продолжалъ онъ, оруженосецъ Санчо Пансо.

— Какъ же;— онъ прославился еще какъ шутникъ и острякъ; я, впрочемъ, не слышалъ отъ него ничего остроумнаго.

— Еще бы услышали, воскликнулъ Санчо; не всякій способенъ шутить остро и умно; и этотъ Санчо, о которомъ ваша милость изволите говорить, должно быть величайшій негодяй, глупецъ и плутъ за разомъ. Настоящій Саачо — это я, и у меня къ вашимъ услугамъ столько его шутокъ какъ дождевыхъ капель въ облакѣ, если не вѣрите, испытайте меня — отправьтесь со иной хоть на одинъ годъ, и вы увидите, какъ мило я говорю на каждомъ шагу, какъ заставлю я хохотать другихъ до упаду, самъ не зная иногда чѣмъ. Настоящій же знаменитый, мужественный, влюбленный, великодушный Донъ-Кихотъ Ламанчскій, избравшій своей дамой несравненную Дульцинею Тобозскую, вотъ онъ самъ. Всѣ другіе Санчо и Донъ-Кихоты — обманъ и воздушный сонъ.

— Вѣрю, вѣрю, воскликнулъ донъ Альваро; потому что въ четырехъ словахъ вы сказали столько хорошаго, сколько не наговоритъ другой Санчо въ продолженіи всей своей жизни. Онъ былъ большій обжора, чѣмъ острякъ, большій глупецъ, чѣмъ шутникъ; и я убѣжденъ, что волшебники, преслѣдующіе хорошаго Донъ-Кихота, рѣшались преслѣдовать меня въ Донъ-Кихотѣ дурномъ. Но я право не знаю, что думать наконецъ; одного Донъ-Кихота я оставилъ въ донѣ сумасшедшихъ, въ Толедо, а теперь встрѣчаюсь съ другимъ, нисколько не похожимъ на перваго.

— Не знаю, отвѣтилъ рыцарь могу ли я назвать себя хорошимъ, но что и не могу называть себя дурнымъ Донъ-Кихотомъ, это доказываетъ то, что я никогда въ жизни не былъ въ Сарагоссѣ. Напротивъ того, услышавъ, что этотъ новоявленный Донъ-Кихотъ присутствовалъ на Сарагосскихъ турнирахъ я не отправятся въ Сарагоссу, чтобы обнаружить передъ цѣлымъ свѣтомъ самозванство его, а поѣхалъ прямо въ Барселону, несравненную по красотѣ и положенію, въ Барселону — убѣжище иностранцевъ, отечество храбрыхъ, пріютъ неимущихъ, мстительницу обидъ и славную любезностью жителей прекрасную обитель дружбы. Хотя она и не могла оставить во мнѣ особенно пріятныхъ воспоминаній, а напротивъ рой гложущихъ меня сожалѣній, но я выношу ихъ безропотно за то только, что я насладился ея видомъ. Синьоръ донъ Альваро Тарфе, это я — знаменитый, прославленный Донъ-Кихотъ Ламанчскій, а тотъ другой Донъ-Кихотъ хотѣлъ похитить мое имя и прославить себя моими мыслями. Прошу же васъ, какъ дворянина, объявите предъ алькадомъ этой деревни, что до сихъ поръ вы никогда не видѣли меня, что я не тотъ Донъ-Кихотъ, который напечатанъ въ этой новой исторіи и что оруженосецъ мой — Санчо Пансо, не тотъ Санчо, котораго вы знали.

— Съ большимъ удовольствіемъ, сказалъ донъ Альваро; но все таки я не могу придти въ себя отъ удивленія, увидѣвъ двухъ Донъ-Кихотовъ и двухъ Санчо Пансо, столько же сходныхъ именами, сколько различныхъ во всемъ остальномъ. И теперь я скажу и повторю, что я не видѣлъ того, что видѣлъ, и что со много не случилось того, что случилось.

— Должно быть, ваша милость, вы очарованы, какъ госпожа Дульцинея Тобозская, и дай Богъ, чтобы для вашего разочарованія пришлось мнѣ дать себѣ другихъ три тысячи триста и столько то плетей, ровно столько же, сколько пришлось дать, чтобы разочаровать Дульцинею; для васъ я готовъ даромъ это сдѣлать.

— Не понимаю, что хотите вы сказать этими плетьми, отвѣтилъ донъ Альваро.

— Долго было бы разсказывать это теперь, замѣтилъ Санчо, но я вамъ разскажу это если мы отправимся вмѣстѣ.

Наступило между тѣмъ время обѣдать, и Донъ-Кихотъ сѣлъ за столъ вмѣстѣ съ донъ-Альваро, во время обѣда въ корчму вошелъ мѣстный алькадъ вмѣстѣ съ актуаріусомъ, и Донъ-Кихотъ представилъ алькаду прошеніе по формѣ, прося его засвидѣтельствовать, что находящійся здѣсь дворянинъ донъ-Альваро Тарфе не знаетъ вовсе находящагося здѣсь же Донъ-Кихота Ламанчскаго, и что это вовсе не тотъ Донъ-Кихотъ, который описанъ во второй части его, изданной какимъ-то тордезиласскимъ уроженцемъ, Авеланедой. Алькадъ формально засвидѣтельствовалъ это къ великому удовольствію Донъ-Кихота и Санчо, точно это свидѣтельство что-нибудь значило для нихъ, точно дѣла и слова ихъ не показывали всей разницы одного Донъ-Кихота и Санчо отъ другаго Санчо и Донъ-Кихота.