Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

«Въ случаѣ, если его величество пожелаетъ узнать», сказалъ Донъ-Кихотъ, «кто именно совершилъ этотъ подвигъ, скажи — рыцарь львовъ, потому что и перемѣняю теперь свое прежнее названіе рыцаря печальнаго образа на рыцаря львовъ. Въ этомъ я слѣдую только примѣру прежнихъ странствующихъ рыцарей, мѣнявшихъ свои названія, когда они хотѣли или видѣли въ томъ свои выгоды». При послѣднемъ словѣ рыцаря повозка поѣхала своей дорогой, а Донъ-Кихотъ, Санчо и господинъ въ зеленомъ камзолѣ поѣхали своей. Впродолженіе всего этого времени донъ Діего де Мирандо не проговорилъ ни слова, такъ внимательно слѣдилъ онъ за словами и поступками нашего героя, который казался ему человѣкомъ умнымъ съ примѣсью полуумнаго и полуумнымъ съ примѣсью умнаго. Онъ не прочелъ первой части его исторіи, иначе его, конечно, не удивили бы ни дѣйствія, ни слова Донъ-Кихота, такъ какъ онъ зналъ бы на чемъ помѣшанъ этотъ рыцарь. Но, встрѣчая въ первый разъ, донъ-Діего принималъ его то за полуумнаго, то за мудреца, ибо все, что говорилъ Донъ-Кихотъ было умно, изящно, свободно, хорошо изложено; все же, что дѣлалъ онъ — странно, смѣло и безумно. Донъ-Діего невольно думалъ: «не постигаю, можно ли сдѣлать что-нибудь болѣе безумное, какъ надѣть на голову шлемъ съ творогомъ и вообразить, будто волшебники размягчили его мозгъ? Какая смѣлость и какое невообразимое безуміе захотѣть сразиться со львами». Донъ-Кихотъ вывелъ его изъ этой задумчивости: «готовъ пари держать», сказалъ онъ Діего, «что вы считаете меня полуумнымъ, и, правду сказать, я нисколько этому не удивлюсь; мои дѣйствія могутъ дѣйствительно навести на подобную мысль. Тѣмъ не менѣе, позвольте убѣдить васъ, что я, слава Богу, не такой полуумный, какъ это, быть можетъ, кажется вамъ. Милостивый государь!» продолжалъ онъ, «кому, какъ не блистательному придворному рыцарю пронзить копьемъ быка на дворцовой площади, въ присутствіи короля? Кому, какъ не придворному рыцарю, покрытому сіяющимъ оружіемъ, подвизаться на великолѣпныхъ турнирахъ, въ глазахъ придворныхъ дамъ? Кому, наконецъ, какъ не придворнымъ рыцарямъ увеселять дворы своихъ монарховъ разнородными воинскими играми? Но кому, какъ не странствующему рыцарю объѣзжать пустыни, большія дороги, лѣса и горы, отыскивая повсюду опасныя приключенія съ желаніемъ привести ихъ въ счастливому концу; дѣлая все это единственно изъ стремленія достигнуть неумирающей славы. Кому, какъ не странствующему рыцарю благодѣтельствовать какой-нибудь вдовѣ въ необитаемой пустынѣ? Это также идетъ ему, какъ придворному рыцарю очаровывать свѣтскихъ дѣвушекъ. Но кромѣ всего этого, каждый странствующій рыцарь указываетъ себѣ еще какую-нибудь исключительную цѣль. Придворный рыцарь пусть служитъ дамамъ, пусть украшаетъ дворъ своего монарха, пусть награждаетъ бѣдныхъ дворянъ своей свиты, пусть красуется на турнирахъ, дерется на поединкахъ, будетъ благолѣпенъ, щедръ и благороденъ, въ особенности пусть будетъ хорошій христіанинъ, и онъ какъ слѣдуетъ выполнитъ свое назначеніе. Но странствующій рыцарь пусть переносится на послѣднія грани міра, проникаетъ въ непроницаемые лабиринты, преодолѣваетъ на каждомъ шагу невозможность, пусть въ пустынѣ безропотно выноситъ лѣтомъ жгучее солнце и зимою вѣтры, вьюги и стужу. Пусть не устрашается львовъ, не содрогается, встрѣчаясь лицомъ въ лицу съ вампирами, пусть поражаетъ одно, разрушаетъ другое и побѣждаетъ все вмѣстѣ; вотъ въ чемъ состоитъ призваніе истиннаго странствующаго рыцаря. И такъ какъ Богъ судилъ мнѣ самому быть рыцаремъ, поэтому согласитесь, милостивый государь, что не могу же я отказываться отъ дѣлъ, въ которыхъ должно проявляться мое земное назначеніе. Остановить львовъ и сразиться съ ними, это былъ прямой мой долгъ, хотя я и сознавалъ вою безграничную смѣлость подобнаго предпріятія, понимая очень хорошо: что такое истинное мужество. Это я вамъ скажу — добродѣтель, поставленная между двумя порочными крайностями: малодушіемъ и дерзостью. Но только человѣку истинно мужественному болѣе пристало приближаться ко второй крайности, нежели къ первой; лучше казаться нѣсколько дерзкимъ, чѣмъ немного малодушнымъ. Моту легче сдѣлаться благоразумно*щедрымъ, чѣмъ скупцу; точно также дерзкому легче сдѣлаться благоразумно-мужественнымъ, чѣмъ трусу. Что же касается приключеній, то вѣрьте мнѣ, донъ-Діего, отступающій всегда терпитъ болѣе наступающаго; къ тому же слова: этотъ рыцарь мужественъ и дерзокъ — звучатъ въ ушахъ нашихъ какъ то пріятнѣе словъ: этотъ рыцарь остороженъ и нерѣшителенъ».

— Вы совершенно правы во всемъ, отвѣчалъ донъ-Діего; и я убѣдился теперь вполнѣ, что хотя законы и обычаи рыцарства уже умерли на свѣтѣ, но въ вашемъ сердцѣ они живутъ еще, какъ въ живомъ архивѣ ихъ. Но поторопимся, однако, въ мой сельскій пріютъ, потому что ужъ не рано. Тамъ, рыцарь, вы отдохнете отъ недавнихъ трудовъ, которые если не утомили вашего тѣла, то, быть можетъ, нѣсколько утомили духъ вашъ, требующій также отдохновенія.

— Считаю за честь для себя ваше приглашеніе и душевно благодарю за него, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ.