Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— Позволить всѣмъ влюбленнымъ жениться и выходить за мужъ по своему желанію, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, значитъ отнять у родителей законное право устроивать судьбу своихъ дѣтей. Если дать волю дѣвушкамъ выбирать себѣ мужей, то между ними нашлись бы такія, которыя повыходили бы замужъ за своихъ лакеевъ, ни повѣсились на шею первому встрѣчному фату, хотя бы это былъ самый развратный негодяй. Любовь въ частую ослѣпляетъ насъ, лишаетъ разсудка и заставляетъ дѣйствовать съ завязанными глазами, такъ что безъ особеннаго инстинкта и помощи свыше, мы очень легко можемъ ошибиться въ выборѣ, рѣшающемъ, быть можетъ, судьбу всей нашей жизни. Собираясь отправиться въ дальній путь, мы выбираемъ себѣ и вѣрнаго и пріятнаго компаньона. почему бы намъ не дѣлать того же, выбирая товарища на всю жизнь, предназначеннаго всюду слѣдовать за нами до самой могилы, какъ слѣдуетъ за мужемъ жена. законная жена не вещь, которую можно продать, перемѣнить или уступить, а часть насъ самихъ, неотдѣлимая отъ насъ до конца нашей жизни; это узелъ, который, будучи однажды завязанъ на нашей шеѣ, становится новымъ Гордіевымъ узломъ, котораго нельзя развязать, а можно только разсѣчь смертью. Сказалъ бы я побольше объ этомъ предметѣ, но теперь мнѣ желательно узнать, не сообщитъ ли намъ господинъ лиценціантъ еще чего-нибудь о Василіѣ?

— Скажу вамъ еще, отвѣчалъ студентъ, бакалавръ или лиценціантъ, какъ именовалъ его Донъ-Кихотъ, что съ того времени, какъ узналъ Василій о свадьбѣ своей красавицы съ Камашемъ богатымъ, его никто уже не видѣлъ веселымъ; никто не слышалъ отъ него веселаго слова. Сталъ онъ все грустить, да думать какую-то зловѣщую думу, сталъ удаляться отъ людей, говорить самъ съ собою и какъ будто забываться. Ѣстъ онъ мало, да и то одни плоды, спитъ еще меньше, какъ дикій звѣрь, на голой землѣ, подъ открытымъ небомъ. По временамъ подымаетъ взоры къ небесамъ, или приковываетъ ихъ въ землѣ, и стоитъ неподвижно, какъ статуя, за которой вѣтеръ колышетъ одежду. Словомъ, по всему видно, что не на шутку полюбилась ему красавица Китерія, и многіе начинаютъ побаиваться, чтобы ея завтрашнее да — не убило его.

— Богъ поможетъ горю, воскликнулъ Санчо, если онъ посылаетъ болѣзни, то посылаетъ и лекарства противъ нихъ. Никто изъ насъ не знаетъ, чему на свѣтѣ случиться: отъ сегодня до завтра еще утечетъ довольно воды, и въ одну минуту любой домъ можетъ обрушиться; въ частую доводилось мнѣ видѣть въ одно время и солнце и дождь, — и случается, что тотъ здоровымъ отходитъ ко сну, кто къ утру ноги протягиваетъ. скажите мнѣ, господа мои, кто изъ васъ тормозилъ колеса судьбы? вѣрно никто; да, наконецъ, между женскимъ да и нѣтъ я бы не сунулся съ иголкой, потому что не просунулъ бы ее туда. Пусть только Китерія истинно любитъ Василія, и я посулю ей цѣлый коробъ счастія, потому что любовь глядитъ сквозь такія стекла, которыя мѣдь показываютъ золотомъ, бѣдность — богатствомъ и навозъ — жемчугомъ.

— Когда ты остановишься, наконецъ — проклятый болтунъ? воскликнулъ Донъ-Кихотъ. Ужъ когда попадетъ онъ на эти пословицы свои, такъ самъ Іуда, — да провалится онъ вслѣдъ за нимъ, — не поспѣетъ за этимъ пустомелей. Скажи мнѣ, негодная тварь, что знаешь ты о тормозахъ и о чемъ бы то ни было?

— Вольно же не понимать меня, отвѣтилъ Санчо, и считать безтолочью все, что я ни скажу. Но довольно того, что я самъ себя понимаю и знаю, что говорю умнѣе, чѣмъ это кажется другимъ. Это все ваша милость подвѣряетъ каждый шагъ и каждое мое слово.

— Не подвѣряетъ, а повѣряетъ, безтолковый искажатель нашего чудеснаго языка, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ. Да пристыдитъ тебя, наконецъ, и отречется отъ тебя Богъ.

— Не гнѣвайтесь, ваша милость, сказалъ Санчо, вы вѣдь знаете, что я не обучался въ Саламанкѣ, выросъ не при дворѣ, и гдѣ же мнѣ знать, какія тамъ буквы должны быть въ каждомъ словѣ. Можно ли требовать, чтобы крестьянинъ Соіаго говорилъ, какъ городской житель Толедо, да и въ Толедо то, я думаю, поискать только, такъ найдутся такіе господа, которые не больно чисто говорятъ.

— Это правда, замѣтилъ лиценціантъ; люди, воспитанные за прилавкомъ и на закодаверскихъ кожевняхъ, не могутъ говорить такъ, какъ господа, гуляющіе весь день въ соборномъ монастырѣ, хотя и тѣ и другіе принадлежатъ къ толедскимъ горожанамъ. Изящнымъ, чистымъ, выработаннымъ языкомъ говорятъ только образованные люди высшаго класса, хотя бы они родились въ Маіолхондской харчевнѣ; я сказалъ образованные, потому что не все высшее сословіе образовано. Лучшимъ наставникомъ въ языкѣ служитъ грамматика, подкрѣпляемая навыкомъ. За грѣхи мои я изучалъ въ Саламанкѣ каноническое право, и изъявляю нѣкоторую претензію говорить чистымъ, правильнымъ и понятнымъ языкомъ.

— А еслибъ вы не изъявляли еще претензіи, замѣтилъ другой студентъ, заниматься этими рапирами больше чѣмъ грамматикой, то на экзаменѣ на степень лиценціанта, у васъ очутилась бы въ рукахъ голова, вмѣсто хвоста, съ которымъ вы отправились теперь.

— Слушайте, бакалавръ, отвѣчалъ студентъ, вы имѣете самое превратное мнѣніе объ искуствѣ владѣть шпагой, если не ставите это искуство ни во что.